"СМОТРЯЩИЕ В ЗЕРКАЛА"

...зеркала разума разбиваются на осколки чести. Помни об этом, сохраняя себя.

***

Когда в полутемной комнате стоишь перед зеркалом в полном одиночестве, нет ничего опасней и притягательней, чем отблески глаз – лихорадочные, яркие блики – в его влажно-черной нефтяной глубине. Кто смотрит на тебя оттуда? Будь рядом кто-нибудь другой, смотри он в твои глаза так же внимательно и пристально, как смотришь сейчас ты сам, кого бы они узрели? Убийцу без сердца? Фанатика власти? Гуманиста-патриота? Эксцентричного графа? Сильного мужчину? И ничей взгляд не охватит все сразу, все, что кипит за высокими стенами рассудка, всю буру, рекомую: я. Я, Эйрел Форкосиган. Весь до конца, все еще – цельный; где сейчас те, кто могут понять эту цельность? Там, внизу, на оставленном за спиной Барраяре – седой император, поручивший мне убийство ради чести, подаривший власть во спасение, отнявший любовь к ней – ради любви к Ней, к моей стране. Где-то далеко – а может, совсем близко – Корделия, луч света в темной комнате с зеркалом на стене, в свете которого я вспоминаю о себе. Вот, пожалуй, и все. Ни одному верному взгляду не осталось места здесь, когда сердца опьянены войной, когда корабли флота стрелой летят к орбите Эскобара, когда в чьих-то расширенных зрачках, в чьих-то иронически прищуренных глазах, в чьих-то коварных планах и великих помыслах я распадаюсь на осколки. Чести. Боли. Памяти. Холодного льда. Зеркала, которое давно разбили, но продолжают бросать камень за камнем в груду стекла, чтобы насытиться, до невозможности удовлетвориться моим поражением. Бросай, Джес, бросай – ты видишь: я повержен, все на виду.

Ты думаешь, это ты разбил меня? Нет, мой давний друг и враг, я не скажу тебе, что твоя ярость врезается не в мое сердце, а в сердце моего отражения, что траектория ее слишком неверна, чтобы отрикошетить по мне самому. Мое сердце рассыпалось в прах еще до твоего командования здесь, на «Генерале Фортугарове»; в комнате, обтянутой зеленым шелком, в холоде жестов и фраз, решающих все, когда отец на моих глазах приговорил к смерти своего сына, не жалея жертв, хладнокровно, безжалостно-верно. Ты не знаешь, сколько стоит власть, падший, запачканный грязью, но все же такой наивный Джес. Цена власти надо мной – это пять минут света для моей любимой, но для тебя эта цена слишком высока, чтобы ты мог заплатить ее. Моя Империя взяла меня силой, и я принадлежу ей телом и кровью – но у тебя нет таких сил, как ни старайся. Только злость и потерянное время.

Забавно: кажется, ты раз за разом, сознательно или подсознательно пытаешься встать напротив меня, стать оппозицией, даже не соперником – противником. Не знаю, думал ли ты об этом, когда совращал юного Зерга, ставя его в оппозицию императору Эзару, за которым стою я. Знаю одно: ты сам не понял, что сотворил. Если это была всего лишь твоя похоть, твое подсознание прозорливо сплетает все мелкие желания в одну нить – от тебя до меня. И, знаешь, у тебя были бы все шансы преуспеть, не вовлеки ты этим нечаянным протестом в игру род Форбарра и всю политику государства. Государство... Я слышу это слово – и становлюсь непроницаемым. Я слышу его – и меняюсь местами со своим отражением. Неужели ты все еще веришь, что разрушаешь меня? Ты слишком пьян от страсти, Форратьер. Несешься, не разбирая дороги. Смотришься глупо и самодовольно в разбитое зеркало. Прости – я не могу пообещать тебе семь лет несчастья, как говорит примета. Я убью тебя своими руками через день, в тот самый миг, когда потерянного развратного принца размажет по орбите сила его собственного оружия, отраженная плазменным зеркалом. И мне не будет жаль ни одного из вас, но если и будет – то отнюдь не тебя, Джес. Ты делал все, чтобы я тебя хотя бы возненавидел, зная, что я больше не полюблю тебя, не ошибусь снова – но ты опоздал. Ты останешься для меня никем до самой твоей смерти.

Я не дрогну.

Я не пожалею.

Я – зеркало, Джес. Это я – плазменная разработка соперников Барраяра, за которую Эзар расплатился моим сердцем. Но я все еще не разбился. Это – осколки твоей чести. Это – то, что осталось от корабля Зерга. Тебе не увидеть меня за мириадами острых искр.

Но, знаешь, это всего лишь потому, что я сам себя не вижу.

***

Когда в полутемной комнате стоишь перед зеркалом в полном одиночестве, нет ничего опасней и притягательней туманной перспективы в его глубине и четкого отражения моего лица. Черный. Серый. Синий. Яркий блеск наручников, волнующий атлас простыней, соленый привкус крови и дорога, невзирая на грязь и боль, идущая вверх. К высотам власти – а кто сказал, что я возражаю против них? Таким гениальным, как я, там самое место – на благо государства, ха-ха. И отдельных людей, подчинение которых в этой темноте мне самому заставляет сердце биться... не чаще, просто биться. Не то чтобы мне нужны армады, флотилии и завоевания, но «адмирал Форратьер» - звучит неплохо. Как и было запланировано, печать стратегической мысли на моем лице увидели те, кто и должен был это увидеть. А все остальное – какая разница, какой я под мундиром? Пускай судачат застарелые форы, мне вполне по вкусу скандальная слава. Она мне идет, не так ли, Эйрел? Теперь, когда мы рядом, твои глаза все чаще задерживаются на мне снова, и вот эта власть и есть самая сладкая награда для меня. Ты – подо мной. В любом смысле – снизу. Я отдаю приказы, ты их выполняешь. Надеешься, что есть границы и рамки моей власти, что ничего, превышающего мои полномочия, я не прикажу? Напрасно, милый мой, напрасно. Мои приказы размажут тебя по полу, опустят на колени и медленно, развратно уничтожат. Прямо перед этим зеркалом – чтобы ты видел собственную смерть. Смотри ей в глаза, запомни ее имя наизусть – больше ничьи имена тебе не пригодятся. Твою смерть зовут именем твоей любви. Прежней любви... какая жалость, что когда-то у тебя хватило глупой силы воли оборвать то, что связывало нас. Попробуй-ка отдалить свою неминуемую кончину теперь, великий Форкосиган, самый именитый штабист за всю историю Империи.

Я передумал насчет зеркал. Их будет как можно больше – и ты увидишь в них все, ты умрешь в них великое множество раз. Знаешь, сколько способов приготовил я тебе, когда метался в ночном бреду в душной комнате, один? Знаешь, как я мучительно умирал без тебя? Не знаешь, конечно. Ты ведь жалел только себя и не задумывался, каково мне переживать наше расставание. А если бы задумался, твой извечный гуманизм проснулся бы в тебе снова – и ты бы остался со мной. Тупица Форкосиган, на этот раз твоя глупость оказалась мне не на руку. Ты был так смело эгоистичен и причинял такую боль одним своим «нет», которое надо было преодолеть. Ах, да, я совсем забыл сказать! В те одинокие ночи прежний, безнадежно влюбленный в тебя Джес Форратьер так и не умер до конца – это чувство оказалось неизлечимым. А вот во что оно мутировало, ты увидишь сам. Это будет мой маленький сюрприз для тебя, кузен. Тебе понравится, обещаю. Может быть, ты не признаешься в этом себе и уж наверняка не признаешься мне – но мне надоели страстные признания. Сам догадываешься, сколько людей очарованы мной: их ничуть не меньше, чем тех, кого мое имя бросает в дрожь. Ко мне ведь нельзя относиться равнодушно, милый Эйрел. У моих ног множество людей, от молодых офицеров – до самого кронпринца. Ну да, кронпринц – отдельная история. Его страстные стоны и признания в любви все еще доставляют мне удовольствие, когда я понимаю, что благодаря тому, что он есть в моей жизни, я наконец дотянулся до тебя. Он – всего лишь молодой фанатик, не разделяющий личность и общество: в постели он грезит властью, а, удайся ему дорога до трона, будет думать обо мне, рассеянно подписывая бумаги. Я околдовал его, так он говорит. Какое удачное стечение обстоятельств – его победоносная эскобарская кампания, главный военачальник которой – я... Теперь посмотрим, внимательно посмотрим, смогут ли твои кровавые бойни стоять в одном ряду с моей изящной победой над целой планетой. И тебе не удастся отвернуться: я зажму твою голову в тиски обязательств, и ты будешь смотреть, как рушится твоя слава, сменяясь моей. А потом, когда мы вернемся на Барраяр, я в качестве насмешки возьму тебя в свое военное министерство. И ты снова будешь подо мной. И я разнесу в прах тебя самого, заставлю тебя умолять меня о пощаде, я разобью все до единого твои отражения, и ты не посмеешь поднять на меня руку, больше – никогда. Хотя это было так возбуждающе... но теперь не имеет никакого значения. Я осыплю тебя осколками стекла, и ты будешь так прекрасен в своей крови, что я на миг пожалею, что убил тебя.

А потом – прикажу залечить твои раны и восстановить зеркальную галерею.

И снова, снова, снова...

***

Когда в полутемной комнате стоишь перед зеркалом в полном одиночестве, нет ничего опасней и притягательней, чем теплая сладкая темнота, обвивающая мое тело сзади твоими руками. Сузившиеся от мрачного удовлетворения, твои глаза отражаются, мелькнув, в зеркале – ярче моих, слишком светлых. У меня глаза моего отца – ненавистного, ненужного – и, возможно, поэтому совсем не такие. Его глаза темней, сосредоточенней моих. О чем я только вспоминаю в это мгновение? Удар по спине – резкий, волнующий. Еще один – ниже, еще ниже. Внезапная вспышка света, театральных прожекторов, сияние, заливающее комнату. Я знаю это: я всегда на виду. А вы чего хотели, кронпринц Зерг Форбарра? Чтобы наконец-то отвязалась вся эта эсбэшная слежка, отключили камеры, оставив меня в полном владении его рук, его губ, извращенной фантазии моего любимого адмирала Форратьера? И не надейтесь увернуться.

И не надеюсь. Глупая иерархичность, в которой я занимаю не то место, что хотелось бы мне, преследует меня повсюду. Из зеркала на меня смотрит уставший от недопривилегий и полумер человек, о котором большая часть форов Совета сказала: он сходит с ума, потому что ему нечего больше хотеть. Глупцы! Знали бы они, чего я хочу и почему я хочу именно этого. Почему я до сих пор не определился, желаю ли пасть так низко, как не падал еще никто – или возвыситься над ними всеми. Покорно опускаться на колени перед Джесом каждую ночь – или властвовать над всей страной. Или и того, и другого. Да-да, именно так: и того, и другого, и желательно одновременно. Восседая на троне, ощущать, как его холеная ладонь поглаживает мою руку. Правую. Я бы сделал его своей правой рукой, будь власть у меня. Не устаю восхищаться его проницательностью, умом и опытом. Да-да, он очень... кхм... опытен. В любви и на войне. И что такого Эзар нашел в этом Эйреле Форкосигане, хваленом стратеге, отправленном на Эскобар по его личному указу вместе с нами? Зачем он нужен здесь, где на целом корабле для меня существуют только один человек? Что может это Форкосиган, кроме того, чтобы почти подобострастно исполнять приказы Джеса? Ни-че-го. Ни-че-го, я сказал! И плевать мне на этот мрачноватый огонь в его глазах, когда он склоняет голову, будто бы исподволь. И на все плевать, кроме одного: я хочу казнить его. Когда я вернусь победителем эскобарской войны, завоевавшим планету, я сам прикажу убить его. Или нет, я убью его сам, прямо на этом корабле. Нет, я не боюсь его. Я просто устал слышать, как Джес выкрикивает его имя, в судорогах оргазма сжимая мои плечи сильными руками, устал видеть, как он закрывает глаза, оставляя себе возможность представить рядом с собой его, не меня. О, в остальном Джес вполне в моем вкусе, неотразимо порочен, элегантно беспределен во всем. Когда я узнал, что он летит со мной, я подумал, что папаша наконец устал трепыхаться, пытаясь растащить нас по разным углам – так, может быть, Форкосигана направили с нами, чтобы мне было еще больнее видеть, как сохнет по нему мой любовник? Очередная пытка? Отражение в зеркале прикусывает губу – до крови. Я и не подумаю делать этого. Я должен быть великолепен, чтобы весь Барраяр был у моих ног, когда я захвачу власть. Какая разница, каким путем я это сделаю, кровавым или естественным? Для этой страны кровь – самая естественная вещь. Какая разница, какие слухи обо мне ходили в народе до того? Я заставлю их молиться на меня, забыть якобы безупречные годы правления Эзара.

И, может быть, тогда Джес перестанет грезить своим Эйрелом, увидев, насколько многое на самом деле могу я? Может, тогда он в полной мере в меня поверит?

Нет. Гораздо лучше уничтожить Форкосигана заранее. И моего отца. Да, я кроваво перестраховываюсь, но мне надоело терять свои шансы один за одним. Мне уже скучно быть вторым. Быть всего лишь отражением своего отца в кривом зеркале, отражением страсти к Эйрелу, таким похожим, когда закрываешь глаза. Когда сквозь меня смотрят, как сквозь зеркало, угадывая чье-то отражение, мне становится страшно, что я ничего не значу. И почему-то кажется, что это подвох, что хрупкое стекло разбить проще, чем сделать мир таким, каким он отражается в нем.

Смерть?

Ха. Никогда не задумывался о ней.