"Увольнительная на сутки"
Автор: Жоржетта Написано на двуязычный Зимнепраздничный фикатон 2011 Заявка: "Эйрел/Саймон, таймлайн когда угодно после "Осколков Чести"" Слэш, PG-13.Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора.
|
Капитан Иллиан, глава СБ и императорский Голос, снова был свободен.
У него было пять минут в одиночестве, пока он стаскивал с плеч опротивевшую тюремную робу и переодевался в зеленую форму. Мундир тоже пах затхлостью, консервирующим средством и несвободой. Как и он сам, мундир полтора месяца провисел в заточении. Пять минут, чтобы немного посидеть, уткнувшись лицом в ладони, собраться, разгладить морщины усталости на физиономии, успокоить сердцебиение до привычных шестидесяти ударов в минуту. Не укладывается он в норму. Гиподинамия, черт бы ее побрал. Или нервы, черт бы их побрал три раза. Ему как-то удалось сохранить лицо, когда открылась дверь его камеры и вошла охрана. В ту секунду он не знал, с чем именно они пришли; надеялся на освобождение - и логически ждал приговора. Победила, как ни странно, надежда. На императорском указе об освобождении еще чернила не высохли, дверь на свободу была открыта. Следует радоваться и ощущать прилив энергии. Отчего так бухает сердце?
Едва он вышел, уже при мундире и оружии, Эйрел бесцеремонно взял его за плечи и придирчиво повертел, словно удостоверяясь, что ему выдали того, кого нужно.
- Пойдем, - сказал он коротко. - Ты мне нужен.
- Случилось что-то? - Он на секунду притормозил.
- Ничего, - Эйрел ухватил его за локоть, подталкивая к лестнице. - Майлз оправдан, все живы-здоровы, все сохранили головы на плечах, не считая Фордрозды. Он, конечно, зажег. Достать игольник... в присутствии императора... при всем Совете... С овцой на Главной площади не вышло бы лучше. Блин.
- Заряженный игольник? - не мог не переспросить Иллиан.
- А какая разница?
- Мне - есть, если я опять вступаю в должность.
- Заряженный.
- О, блин.
- Получился еще тот балет. Члены Совета выступили так слаженно, словно репетировали последние два года. Не тормози, иди, я все расскажу тебе в машине.
- Мы куда-то едем? -запоздало сообразил Иллиан , когда из лифта они повернули к выходу.
- Летим. В Форкосиган-Сюрло. - Эйрел придержал перед ним дверь.
- Погоди, - слабо возмутился он. - У меня работа. Мне надо к себе в кабинет.
- Обойдется без тебя твой кабинет еще на сутки. И без меня империя обойдется, если на то пошло. Я тебя реквизирую.
- Зачем? - глупо переспросил Иллиан. Темный поляризованный колпак флаера, стоящего на площадке у самых ворот, был открыт, точно огромная черно-белая чайка приподняла крыло. Форкосиган настойчиво подпихнул его в спину, и он приземлился на сиденье. Дверца закрылась, отрезая от них внешний мир.
- Потому что на тебе лица нет, а у меня сердце не на месте! - рявкнул Эйрел. - Или наоборот, точно не знаю. Ну-ка, обними меня! - И, сграбастав его в объятия, на мгновение притиснул к себе. Горячее, плотное тело пахло напряжением и перегоревшим страхом, иначе это нельзя было назвать. Потом он отстранил Иллиана на расстояние вытянутой руки, придерживая за плечи, и произнес членораздельно и веско: - Я больше не позволю тебя у меня отнять. Ты - мой.
- Твой. Но все обошлось же.
- Я, знаешь ли, слишком привык видеть тебя не только на службе, но и у себя дома. И не подозревал, какую черную дыру проделает твое отсутствие в моей картине мира. - Теплая жесткая ладонь с плеча Иллиана сдвинулась на шею, чуть выше кромки воротника, придерживая, не давая отстраниться. - Ты - тоже моя семья. Есть и был, все эти годы. Ты ведь помнишь об этом.
- Помню, - кивнул Иллиан. А сердце опять стучит, проклятое, совершенно некстати.
- У тебя хорошая память, - усмехнулся Эйрел, не отпуская его, не разжимая даже стиснутых пальцев. - И ты должен помнить, что все эти годы был для меня больше , чем просто друг и соратник.
А вот это уже запрещенный прием. Что было восемнадцать лет назад, то быльем поросло, как говорит пословица, даром что помнилось скрупулезно до каждого жеста и вздоха. Перегорело на их общее дело; так, иногда вспыхивало его личными языками пламени под пеплом...
- И это помню. - Иллиан накрыл его ладонь своею. - А еще то, что ты - женатый человек, и твоей жене такие воспоминания точно не понравились бы.
- Корделия - не обычная женщина.
- Знаю. Оттого я еще меньше хотел бы ее сердить.
- Я не изменяю жене, - сказал Эйрел просто. И глаз отводить не собирался.
- Ну да, - Иллиан беспомощно покивал. Можно подумать, ему требовалось слышать эту банальность произнесенной вслух. "За то я тебя и люблю", хотел сказать он, но решил, что с сантиментами сейчас и так перебор.
- Час назад, - ровно сообщил ему Эйрел, - она, сидя рядом со мной - вот так близко, как сейчас ты - и глядя мне прямо в глаза, заявила, что сегодня это не будет изменой и что она дает мне свое разрешение.
Иллиан сглотнул.
- На что?
- На то, что когда-то было у нас с тобой, пока я не женился, Саймон, и в чем я ей признался после свадьбы. Даже не разрешение. Она, знаешь ли, велела мне и попросила тебя...
- Хорошо, что не наоборот.
Форкосиган усмехнулся:
- Корделия могла бы. Так вот, она сказала, что дает нам отпуск на сутки и просит по истечении этих суток вернуть ей мужа и друга такими, как они были всегда. Всякий раз, когда ей этого хочется, эта женщина делает меня, как мальчишку. Общеизвестно, какой я подкаблучник; я не посмею ее ослушаться.
Иллиан проговорил ровно, как только мог:
- Тебе не кажется, что она ошибается в... выбранных средствах?
- В том-то и дело, что нет. - Эйрел вздохнул. - Знаешь, я недавно вдруг почувствовал, что теряю себя самого. Я... я оказался неполон без людей, которые мне дороги, если мне грозит их навсегда потерять. И это не только Корделия. А еще мой сын. И ты. Когда я понял, что теряю тебя, я по-настоящему перепугался.
Он помолчал. Иллиан затих, боясь сбить его с трудом выталкиваемый наружу монолог.
- ... Знаешь, все женщины - ведьмы, и Корделия - не последняя из них: она это ощутила. И поняла, бояться можно только потери того, кого любишь. Она заявила мне, что физическая верность - это, конечно, прекрасно, но с ее стороны было бы нечестно прибавлять к моим страхам еще один. Какой, удивился я, и она ответила: страх нарушить данное ей слово, поддавшись собственным чувствам. Корделия знает, что была позже, чем то, что когда-то случилось было между нами. И она ... уважает наши ... да, чувства, ч-черт. И тебя за то, что любил меня все эти годы и не вставал между нами. Так что жена дала мне увольнительную на сутки, а чтобы я не сомневался, еще и сняла с моего пальца кольцо и убрала куда-то к себе. Вот.
Эйрел обессиленно выдохнул, сделал паузу и проговорил уже решительно:
- Но я не хочу ложиться с тобой в постель просто потому, что это считает правильным моя жена!
- А что, лучше не делать этого только потому, что она считает это правильным? - возразил Иллиан, чувствуя, как камень падает с души, и невольно расплываясь в улыбке.
- Ну уж нет. Я больше всего на свете хочу ощутить себя с тобой единым целым... и это не худший способ, - заявил Эйрел решительно и полез целоваться.
Поцелуй получился крепкий, глубокий и затяжной, как прыжок с гравипарашютом.
- От тебя пахнет тюрьмой, - заявил Эйрел, отдышавшись.
- Да? - Иллиан облизнул губы.
- Обычно у тебя другой одеколон.
- Не знал раньше, что ты обращаешь на это внимание. Ну, извини.
- Не за что. Меня это заводит. Человек, который месяц просидел в одиночке...
- ... Со связанными за спиной руками?
- Под круглосуточным наблюдением камер, этого хватит. Такой человек обычно очень голоден и весьма нетребователен.
- Я требователен. Из ста с лишним миллионов барраярцев, за минусом младенцев, женщин и стариков, меня устраивает только один. Ты. - Иллиан притянул Эйрела поближе.
- Еще немного , и можешь записывать в старики меня.
- Заткнись и не говори глупостей. - Они жадно поцеловались еще раз - самый естественный способ заставить Форкосигана замолчать, против которого тот не возражал. Не открывая глаз, Иллиан прибавил: - За эти годы ты совсем не изменился.
- Ты тоже. И губы такие же на вкус, они пахнут только тобой. Мой.
- Скоро буду, - пообещал Иллиан, расплываясь в улыбке. Он вдруг ощутил себя легким, как воздушный шарик. Что за черт, ведь ни воздушных ям, ни пологой траектории суборбитального полета, а сердце прыгает где-то в горле...
- Что, дашь лучшему другу и командиру по старой памяти?
- На память, - выдохнул Иллиан, - не жалуюсь.
- Угу. Хотя вообще-то это у меня все эти годы мужика не было. Надеюсь, ты не можешь сказать про себя того же?
- Я вообще не собираюсь об этом говорить.
- Молодец...
Несем чушь и детский лепет, подумал он. Как два влюбленных подростка на заднем сиденье машины. Тискаемся, задыхаясь от счастья. А всего-то возможности - зарыться пальцами в волосы, расстегнуть крючок на вороте мундира, прикусить мочку уха, и целоваться, целоваться, чувствуя с неловкостью, что в штанах уже стоит твердо, как ствол, несмотря на возраст и неподходящее место. Скорее бы посадка. Кажется, машина пошла вниз.
- Приходи в себя. Не дело это, выбираться на люди с такой блаженной рожей, чтобы всем было ясно, чем мы тут занимались.
- А-а... как? - хрипло переспросил Эйрел.
- Подумай про футбол, - посоветовал Иллиан и сглотнул, пытаясь вернуть на собственную физиономию привычную маску. Получалось с трудом.
- Футбол? А это что такое?
- Ну, такие две дюжины симпатичных парней с мячиком.
- И с голыми коленками? - Эйрел вдруг расхохотался так, что слышно было, наверное и в звукоизолированной водительской кабине. - Сразу видно... ох... недавнего арестанта. О чем ты только думаешь?
Они ржали, привалившись друг к другу, пока флаер заходил на посадку.
- А знаешь, - выдавил Иллиан сквозь приступы хохота, - помогло...
Помогло. Или поможет. Он только сейчас понял то, о чем говорил Эйрел - невидимые нити, связывающие их столько лет, саднили, перерезанные за время его вынужденной отсидки. И теперь их надо было заживлять снова. Через смех и ворчание, неловкие опасения, что в постели не получится, и жаркий секс, пошлые шуточки и искренние разговоры, общие воспоминания и планы на будущее, чувственную нежность и храп под общим одеялом. У них были целые сутки на то, чтобы вернуть свой мир себе.
Но прямо перед тем, как машина коснулась земли, Саймон все-таки прижался губами к губам Эйрела и выдохнул в них два слова.