|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
"Мы остались под покровом темноты. Луну затянули тучи, и единственный свет исходил от горящего замка у нас за спиной…"
Эйрел завертелся в седле, когда в небо выстрелил сноп искр, безмолвный, словно северное сияние, и на его фоне обрисовались темные силуэты сосен. Лишь на мгновение: он увидел, как отец махнул рукой, подавая сигнал, и наступило время скакать вперед и не оглядываться.
"Но это было не важно. Лошади все равно знали дорогу в темноте".
Эту часть давней истории Эйрел мог цитировать по памяти, как любой мальчишка в Округе – будь его отец оруженосец или портной. Все знали, как однажды ночью, двадцать лет назад, приземлились цетагандийские войска, и молодой граф Петр Форкосиган бежал в горы вместе с несколькими присягнувшими ему оруженосцами.
«А потом стало светлее», ни с того, ни с сего вдруг подумал он.
Он столько раз выспрашивал у отца подробности той давней истории, что легко мог перечислить различия между тогдашним бегством в горы и нынешним маршем их маленького отряда. Полдюжины грязных цетагандийских атомных боеголовок сравняли Форкосиган-Вашный с землей, и путь отца вместе с его спутниками освещало белое пламя потоков горящей стали, а звуки их побега перекрывал грохот взрывающихся топливных баков машин, раскалившихся в огне. Форкосиган-Сюрло был древней постройкой, и единственным светом на пути беглецов было медово-желтое пламя горящего дерева.
Они еще пытались спасти лошадей.
Конюшни и внешние пристройки к дому были в огне. Старик Эстергази вынес Эйрела из дома, навстречу им высыпали из своих казарм за домом полуодетые оруженосцы, их вел отец со старым плазмотроном в руках. В доме больше не осталось живых. По какому-то крику или сигналу выжившие оруженосцы и слуги побежали к конюшням, пока незнакомцы в черном поджигали амбары и хранилища. Смутно различимые фигуры, размашистые жесты, черные силуэты в немой пантомиме; даже пламя, пожиравшее все вокруг, горело беззвучно, и только жар на лице доказывал Эйрелу, что это не сон.
"Я в порядке, я цел", пытался он сказать, но его не слушали и оттащили прочь, когда он захотел схватить мокрое шерстяное одеяло и отправиться на помощь взрослым.
Такое ощущение, что никто его не слышал, и он сам себя не слышал, так что он не был до конца уверен, удалось ли ему произнести хоть слово.
Наверно, так было и нужно.
Отец заговорил с ним всего раз, когда Эстергази посадил его возле дерева. Это был первый и последний раз, когда граф вообще взглянул на него. Его лицо было застывшим и бледным, пепел с золой оседали черными перьями у него на волосах, а в глазах застыл приказ.
Эйрел не мог уловить слов. Голова была точно в вату обернута. Он слышал только слабое эхо, шумящее и накатывающее волнами, точно как прибой в морской грот. Отец схватил его за ворот рубашки и почти вздернул на ноги, и только тут Эйрел понял, что тот кричит. Он уже много лет не повышал на сына голос.
Но когда Эйрел напрягся в попытке что-то расслышать, он слышал только раскат грома, перевернувший сегодня его мир - единственный звук во вселенной, повторяющийся, отдающийся эхом и завершающийся потоком крови.
Эстергази перехватил руку отца, оттаскивая его от Эйрела, и граф выпустил сына. Лицо его было пустым, на нем плясали отблески огня.
Эйрела отвели ниже по склону, к ивам у ручья, где полдесятка оруженосцев уже седлали спасенных лошадей. Лишь тут он осознал - в шокирующем приступе стыда, от которого на глазах выступили первые за этот вечер горячие слезы - что отец, вероятно, решил, будто он испугался. Даже не просто испугался, а парализован страхом, застыл, несмотря на прямой приказ, отданный ему в разгар боя.
Оруженосцы его не заметили, он попятился дальше в тень - оказалось минутным делом скользнуть в темный овраг и прокрасться мимо них.
Он выбрался к ручью, но у него было не во что набрать воды. И тут из темноты выступила лошадь. Тень, силуэт на фоне отблесков пламени, да еще плохо различимая из-за слез в глазах. Ее уздечка свободно болталась, животное принюхивалось к дыму, в любой момент готовое метнуться в сторону. Это был Силвер, новый отцовский жеребец - вернее, молодой жеребчик, едва объезженный, но уже подкованный для поездок по горам. Эйрел с конем глядели друг на друга, лошадь косила глазом, поблескивая белками. Раньше Эйрелу никогда не разрешали даже подходить к Силверу.
Эйрел подобрал поводья, ежесекундно ожидая, что его конь свалит его с ног и поволочет по земле в безумном рывке к свободе. Но тот стоял неподвижно, лишь бока его задрожали, когда Эйрел подтянул седло. Он помедлил, не решаясь сесть на коня: ведь отец непременно на него рассердится, даже если Силвер не сбросит его и не покалечит… Но решение было только одно.
Мужчина ездит на собственной лошади. А не сидит на крупе позади отцовского оруженосца, как ребенок или вовсе как тюк с вещами.
Лошадь шагнула по изрытой земле. Эйрел пригнулся к ее шее. Черная грива пропахла дымом.
«Мужчина догадался бы потянуться за разделочным ножом».
Отец и все его оставшиеся в живых оруженосцы успели найти себе по лошади, когда кто-то услыхал вой подлетающих военных аэрокаров. Двенадцать человек уходило в горы верхом. И двенадцать лошадей. А еще с дюжину они не успели спасти из горящих конюшен. Не потому, что спасателям не хватило отваги: любой, от оруженосца до горничной, бросился бы за ними в огонь. Но времени уже не оставалось.
Когда закричали погибающие лошади, Эйрел это понял по глазам отца: твердое и хрупкое спокойствие графа словно треснуло и рассыпалось стеклянными осколками.
По всей долине загорались огни, мерцающие, точно светлячки, вспыхивающие то там, то тут на крутых склонах горы, как некогда зажигались маяки в старые дни. Короткие, ярко-желтые вспышки, каждая обозначала скромный домик, где спали сейчас семьи оруженосцев.
Граф переводил взгляд с одной желтой звездочки на другую. Затем махнул рукой, таким жестом, точно всплеснул полой плаща, собрал своих оруженосцев и повел их по заросшей лесом лощине внизу. Если он и отдал им какой-то приказ, Эйрел его не расслышал.
Эйрел напрягал глаза, вглядываясь в темноту; ни звука от остальных он не слышал. Силвер, раздувая бока, порысил за остальными. Лунный свет был слабым, над тропинкой низко свисали ветви, оставляя на земле хрупкий покров опавших листьев. Оставалось только надеяться, что лошадь будет аккуратно ступать по темной и каменистой тропе.
Саша бы обзавидовался: еще бы, ночной поход по лесу вместе с генералом. Эйрел вдруг понял, что, забывшись, представляет, как станет рассказывать об этом брату. Сколько раз они играли в цетагандийскую войну в этих холмах, с палками вместо ракетометов? А теперь он едет в настоящий поход, и генерал их ведет. Саша бы разозлился, что пропустил такое приключение.
Но Саша теперь с мамой. Теперь и навсегда, а Эйрел больше никогда ее не увидит.
Он снова увидел как воочию блеск тупого ножа в своей руке - это было столовое серебро из приданого матери - и сглотнул горечь.
Он никогда не боялся. Он продолжал это твердить себе снова и снова. Чего бояться сейчас? К моменту, когда они въехали в лощину, все самое страшное было уже позади. Они уже потерпели поражение, и теперь граф с его людьми бежали в горы, откуда им предстоит вернуться для мести. В этом он не сомневался.
Единственное, чего он этой ночью боялся – что граф-его-отец не сочтет его достойным и не возьмет с собою.
Людей, которые ехали сейчас с графом, тот высоко ценил и часто рассказывал Эйрелу о них.
Жаль, что Саши нет с ними. Саша бы вспомнил подробности. А когда Эйрел пытался припомнить эти рассказы, все, что он видел перед собой – мерцающий теплый свет камина, горящие глаза отца, его руки, распахивающие залитую дождем створку окна и показывающую на укутанные облаками горы. Он помнил вкус пряного сидра и подогретого вина, помнил мамины руки, обнимающие его... Вот Саша бы вспомнил подробности: что сделал каждый из этих людей, чем он заслужил одобрение графа. А у Эйрела в памяти всплывали лишь ощущение мира и безопасности подле домашнего очага, тепло и запахи ночи, в которой звучали старые военные истории, и эти воспоминания окутывали его сейчас подобно яркой вуали, отгораживая от темноты вокруг.
Единственное, что он помнил хорошо - отцовское лицо, после того, как тот довершал рассказ и наклонялся поцеловать сына в лоб, а потом мама отсылала их с Сашей спать. Огонь в камине горел низко, у самого пола, лицо отца скрывали тени, но Эйрел прекрасно на нем различал характерную смесь гордости, нежности и той уверенности в их будущем, которая никогда его не пугала. "Вы - мои сыновья", говорил этот взгляд, "и я знаю: в один прекрасный день вы докажете, что вы - лучше всех".
Сейчас они поднимались к долине выше и огибали старую каменную осыпь. Фигура всадника показалась из зарослей дальше по тропе, застыв на повороте. Эйрел подал лошадь в сторону, узнав отца.
Дом и все окружающие его постройки догорали, и темные струи дыма от них извивались в ночном воздухе, точно дерущиеся змеи. Дым застил звезды. Луна была сейчас на убыли - серп за мутной пеленою, кривой костяной нож на шелковом покрывале неба.
От загоревшихся огней отлетали вереницы искр: это шли цепочками люди с факелами, отсюда похожие на муравьев, штурмующих перевернутую корзину для пикника. Эйрел узнал поле за конюшнями, где они с Сашей как-то играли в войну. Пунктир факелов очертил там каждую яму и каждую скирду сена.
"Я не боялся", хотел он сказать отцу. "Я просто тебя не слышал".
Но он теперь опасался признаться в своей слабости, потому что даже из-за такой простительной, физической слабости граф может отослать его прочь.
***
Была уже почти полночь, когда они остановились на хуторе за одним из бесчисленных темных холмов. Старый почтальон был доверенным ветераном, а его комм был достаточно новым и быстрым, чтобы выгрузить все сообщения с защищенного ящика генерала и отключиться прежде, чем их отследит СБ. Сообщение оказался лишь одно; оно мигало на маленьком ручном вьюере, и Эйрел с трудом разглядел написанное через плечо отца.
ОТПРАВЛЕНО 17:23
ОТ: ИМПЕРСКОЕ МИД
КОМУ: ОБЩ CMDG 3 БРИГАДА
БЕЗОПАСНОСТЬ ОТСЛЕДИЛА ВАШЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ В 1700. ОБВИНЕНИЕ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИЗМЕНЕ, ОЛИВИЯ И МАЛЬЧИКИ ПРИЗНАНЫ ВИНОВНЫМИ. ПРИКАЗ НЕ АРЕСТОВЫВАТЬ, КАЗНИТЬ НЕМЕДЛЕННО. БЕГИТЕ, ПОВТОРЯЮ, БЕГИТЕ СЕЙЧАС.
Это пришло от деда. Лишь много позже Эйрел понял, что сообщение ушло по открытому каналу, и СБ скорее всего перехватило его и узнало, что принц Ксав предупредил обвиняемых в государственной измене.
Перед тем, как уехать, отец что-то спросил у почтальона, показав на темный экран. Наверное, уточнил, не было ли чего в новостях. Старик покачал головой, и они покинули хижину, распугивая по пути всполошенных рыжих кур.
Весь ночной переход в темноте перед глазами Эйрела плыли слова, пурпурный контур зеленых букв, отпечатавшийся. "Признаны виновными". "Государственная измена". Что-то звенело в его ушах - слова, которые выкрикнул незнакомец перед тем, как раздался взрыв, и все звуки в мире умерли. Слова, которые фору вообще не пристало произносить в присутствии леди. И среди них слово "изменники" все равно было самым мерзким. С этими словами незнакомец поднял Эйрела, словно полудохлую крысу, и швырнул через всю комнату.
Когда они добрались до Хассадара, луна уже зашла. На этот раз они сделали привал на фермерском участке прямо рядом с городом, в тени полуразвалившегося охотничьего домика. Обычный грубо построенный дом, если не считать человека, ожидавшего их у этого перевалочного пункта. Он был одет как горец и вооружен только длинным ножом, но за фермера точно не сошел бы. Он оглядел приближающихся с бесстрастной свирепостью, как глядит охотничий ястреб. Подойдя ближе, Эйрел узнал Петрова, командира оруженосцев его деда, и увидел у него на щеке торопливо заклеенный длинный порез.
Земля за домиком была взрыта, длинная рваная борозда рассекала поле и повалила несколько деревцев. Кто-то разложил поверх еловые ветви в сомнительной попытке прикрыть траншею; еще одна охапка веток, наваленная в ее дальнем конце, скрывала блеск стали – там стоял бронированный аэрокар, чьи крылья были выпущены на полную длину и сломаны.
Должно быть, Петрову пришлось погасить двигатели, как только он только посмел, и сажать аэрокар принца как планер, на одном скольжении. Граф рассказывал как-то и про такие маневры. Рискованная, опасная штука, зато сбивает с толку сканеры преследователей.
Кажется, слух начал к Эйрелу возвращаться, но он пока не был уверен. Мир в полумраке цвета оружейной стали то делался ближе, то ускользал прочь; Эйрел не знал, слышит ли он голоса оруженосцев вокруг или просто жужжание в собственной голове.
Лошадей привязали за домиком, чтобы их было не видно с дороги, ведущей в город. Отец только коротко глянул на Эйрела, проходя вдоль строя и пересчитывая своих людей. Вдруг он замер на месте, опознав Силвера, поводья которого Эйрел как раз привязывал к низко нависающим ветвям.
Долгую секунду граф не шевелился, его лицо замерло в изумлении. Потом он приблизился, перехватил повод и с непривычной нежностью погладил игривого жеребчика по носу, словно успокаивая. Эйрел не мог сказать, сколько они так простояли. Отец словно не видел ничего вокруг, его лицо смягчилось, взгляд сделался рассеянным, и он встряхнулся лишь тогда, когда конь помотал головой, уперся ему в грудь и фыркнул.
Граф охлопал карманы в поисках какого-нибудь угощения для Силвера, но ничего не нашел. У Эйрела оставалось немного хлеба от их торопливого завтрака, и он протянул кусок отцу; не задумываясь, граф предложил горбушку лошади и прикрыл глаза, когда мягкие губы коснулись его ладони.
Лишь тогда он взглянул на Эйрела, пристально, с подозрением нахмурив брови. Эйрел промолчал.
Мелькнуло воспоминание, болезненно яркое: утренний туман катится по холмам, и отец в поношенной рабочей одежде отпирает конюшню, насвистывает, на руке у него висит свернутая кольцами веревка, к сапогам пристала солома…
- Молодец, правильно сделал, - произнес граф наконец, и его глаза чуть потеплели, - думал... не поймаем... увязался за нами...
Голос его пропадал, точно доносился из приемника, как будто Эйрел был не здесь, не в реальности, а с этой реальностью его связывало лишь ненадежное сломанное радио. Но первые три слова он расслышал отчетливо, а остальное сумел прочесть по губам.
Как раз в этот момент подошел дед - его лицо Эйрел едва различал в серых сумерках. Он что-то произнес, но негромко, так что до Эйрела не донеслось ни звука, но быстрое, крепкое объятие сказало все без слов. Шинель принца Ксава пахла разлитым топливом и горелой изоляцией.
Петров жестами распределил прочих оруженосцев по постам. В дверях домика показалась жена фермера в торопливо накинутом платке. Отец с дедом двинулись к дому, продолжая беседовать на ходу. Должно быть, о стратегии. Эйрел выдохнул, посмотрел на морозный парок дыхания в холодном воздухе. Возмездие. Контратака.
Стоило им войти в дом, со стола спрыгнул полосатый серый кот и тенью просочился между ног. Моргая от света дымной керосиновой лампы, Эйрел благодарно сел и навалился на стол, на который фермерша как раз выставила кувшин свежего сидра. Стук кувшина о столешницу он почувствовал по сотрясению. Он поднял голову и увидел, что женщина смотрит на него широко открытыми испуганными глазами. Стоявший за ее спиной дед шагнул вперед, на его лице отразилось внезапное беспокойство.
Отец неподвижно стоял у двери, не сводя с него взгляда, с белым и застывшим от потрясения лицом.
Смущенный, Эйрел не стал сопротивляться, когда фермерша взяла его лицо в свои руки - широкие, грубые - но не смог разобрать, что именно утешительное она пробормотала. Когда она сделала шаг назад, он увидел, что на пальцах у нее что-то липкое и темное..
- Я в порядке. - Эйрел заморгал, поняв, что это его кровь, и неверяще потянулся рукой к щеке. Правая сторона лица была вся в крови, постепенно сворачивающейся, текущей медленными дорожками по шее. Воротник был заскорузлым от запекшейся крови.
Мои уши, понял он вдруг, нелогично и поздно. Ну конечно.
- Я в порядке, - повторил он. Он повернулся к отцу, который словно окаменел у двери. - Видишь? Я тогда не испугался. Не испугался. Я просто тебя не слышал.
Все уставились на него: неужели он так громко это сказал? Дед подошел и мягко стер теплой тканью засохшую кровь с его лица.
- Кто это был? – наконец догадался спросил Эйрел. – Почему они это сделали? И куда мы сейчас едем?
- В штаб... Зеленой... в Хассадар, - произнес принц. Но тут в ушах Эйрела словно включился звонок, и он разобрал лишь имя "Эзар" и "Вторая Бригада".
Разумеется, это имя было ему знакомо. Полковник Эзар Форбарра был младшим сводным братом Ксава и ближайшим другом графа Форкосигана, его подчиненным и учеником в годы цетагандийской войны.
- Зачем?
- Предательство на самом верху. - Ясно он сумел расслышать лишь эти слова.- Эти люди... императорские...
- Значит, мы все изменники? - что-то внутри него сжалось судорогой при этой мысли, и он вспомнил про последние услышанные им слова незнакомца.
Видимо, отец у двери что-то сказал: принц повернулся к нему. Но Эйрел не слышал ни его слов, ни ответа деда - ему ли, отцу ли: в ушах снова взвыла сирена, и заболела голова.
Дед встал и прошел к двери. Отец так и не стал заходить, застыв в проеме и вцепившись в косяк так, что костяшки побелели. Эйрел представил, как они до дрожи сжаты. Лицо принца было мягким, лицо графа - суровым. Ксав коснулся его плеча, и тот дернулся, словно на него плеснули кипятком.
Потом стеклянная маска вновь вернулась на лицо отца, он молча развернулся и вышел из комнаты.
***
Штаб-квартира Зеленой Армии была приземистой бетонной коробкой, стоящей посреди аккуратного зеленого поля в предместье Хассадара. Большая часть оруженосцев осталась на ферме; в город поехали только Петров и Эстергази. Эстергази протестовал, но граф оборвал его, сказав, что людей полковника Форбарры вполне достаточно для их охраны и слишком много для того, чтобы дюжина оруженосцев была способна им оказать, если только полковник решит их предать.
Лошадей они тоже оставили. Туман вился у ног, рассветный ветер проникал сквозь поношенную горскую одежду. Небо над головой сияло перламутром, как огромная перевернутая раковина - розовое, серое, жемчужное. Эйрел шел в середине, стараясь поспевать за взрослыми. На ходу он ощущал странное головокружение, задыхался, воздух царапал горло, но он скорее бы умер от стыда, чем согласился бы, чтобы его понесли.
Дед беспокойно оглядывался на него каждые несколько минут. Отец шел первым, и он не смел оглянуться.
Полковника Форбарру они нашли в дежурке, в окружении скучающих юных лейтенантов и мониторов, на которых не было ничего интересного. Какая бы буря ни пронеслась этой ночью, это место она не накрыла.
При их появлении полковник быстро поднялся.
- Ксав. - Уважительный кивок в сторону деда, и тут же искренняя радость при виде отца. - Сэр.
Комната являла собой картину полного спокойствия - кто-то закинул ноги на стол, кто-то раскладывал на экране пасьянс, возле мониторов радара виднелись полупустые чашки с остывшим кофе – в общем, все говорило об отупляющей скуке, полной противоположности всех страхов. Воплощенная мечта Эйрела о спокойствии и безопасности, ускользнувших от него навек. Глаза полковника вспыхнули лишь при виде гостей, чей визит означал новости, был радостным ярким пятном в сером и сонном мире военной базы.
Сквозь звон в ушах Эйрел начал различать звуки - щелканье и жужжание отопительной системы, постукивание светового пера по пустому экрану, хлопанье закрывающейся двери.
Вошедшие молча подошли ближе, и Эзар переменился в лице. - Что такое? Что-то случилось?
Но лишь когда они отгородились от остальных дверью кабинета, дед ответил:
- Юрий наконец-то спятил окончательно.
- Я думал, это случится еще в прошлом году. Тот случай с лошадью в Совете. Лорд Блэки, или как там его лордство звали. – Полковник произнес это легким тоном, обычным для скучающего штабного офицера но Эйрел почувствовал, как тот напрягся, словно хищник в засаде.
- Я и моя семья объявлены изменниками, - сообщил принц. - Он выслал к нам отряды убийц сегодня вечером. Им не достались только я, Эйрел и малыш Падма. Айвен и обе мои дочери мертвы. И старший мальчик Петра - тоже.
Эзар прикрыл глаза. Полное молчание и неподвижность – секунду, другую, третью… Потом он шагнул к отцу Эйрела:
- Что я могу сделать?
Ему граф позволил коротко стиснуть свое плечо в жесте поддержки, но и спасибо не сказал.
- Спросить, с чем мы пришли к тебе, Эзар.
Эзар опустил руку.
- И с чем же?
- С большим, чем я когда-нибудь тебе предлагал. Твой шанс изменить историю. Или умереть очень нехорошей смерть, если нам не повезет. - Странная нотка прозвучала в его голосе лишь на мгновение, и пропала. – Я предлагаю мою поддержку в твоем притязании на трон Империи. Я не стану оскорблять твой ум, представляя это так, будто делаю тебе одолжение - а ты не будешь тратить мое время, делая вид, что у тебя есть выбор.
Эзар медленно выдохнул и когда его заговорил, голос его был тихим, приглушенным.
- Тебе всегда удавалось повернуть меня в должном направлении верными словами, генерал.
- Другого пути нет, и мы оба это знаем.
- И что у нас есть?
- Третья бригада. И весь мой Округ, его люди и земли - не нужно объяснять, какую ценность это для тебя представляет. - Они переглянулись. - Моя жизнь в твоих руках. Я вкладываю свои руки в твои. - Эзар вздрогнул, как от удара. - Всю мою удачу и всю мою честь, какая есть.
- Что ж, - голос полковника оставался ироничным, едва ли не легкомысленным, но глаза были серьезны и мрачны. Эйрел видел, что тот глубоко тронут. - Я, как всегда, в вашем распоряжении, сэр.
- Нет. - Голос отца стал внезапно резким и хриплым. - Сир. Это мы - ваши люди.
Кажется, Эзар вернул себе самообладание – едва заметное движение плеч, упрямо вздернутый подбородок, и Эйрел поверил, что именно этот человек некогда был правой рукой молодого генерала.
Граф первым шагнул вперед, сложив ладони и протягивая их вперед, чтобы вложить в руки человека, который собирался свергнуть императора. Эйрел попытался сглотнуть, но горло перехватило стыдом и страхом. Дышать стало трудно. Но полковник - или его следовало уже называть императором? - не завершил ритуального жеста, а вместо этого перехватил руки его отца и крепко стиснул. Если он что-то сказал, то слишком тихо, чтобы Эйрел мог разобрать. Граф стоял, как каменный, но Эзар не выпускал его рук, пока напряженные мускулы под его пальцами не расслабились.
Эзар каким-то образом точно определил, в какой момент отпустить руку своего старого друга прежде, чем полностью сломить его сопротивление. Тогда он отступил на шаг назад, подождал, пока граф не придет в себя, и лишь тогда принял его руки, и вместе с ними - вассальное обязательство.
- Давай попробуем, - негромко произнес он наконец. - Держимся вместе, верно?
В первый раз нечто вроде улыбки тронуло уголки отцовского рта и тут же погасло: холодная усмешка, знак каких-то общих воспоминаний. Эйрел ощутил, как твердеет ледяной ком в животе. Он не хуже остальных знал эту старую земную поговорку.
"Или держимся вместе, или нас перевешают поодиночке".