"ЛЮБОВЬ СЛЕПА"

Леди Корделия Форкосиган остановилась в нерешительности возле украшенной затейливой резьбой деревянной двери, которая даже через столько лет казалась ей, бетанке, недопустимой роскошью. Обычно колебания были ей несвойственны, напротив: жена Лорда-Регента была известна своим решительным поведением в барраярском обществе и умением игнорировать или даже обращать в свою пользу все ограничения и предрассудки. Хотя в большинстве ситуаций она сохраняла беспристрастность инопланетницы, все эти шестнадцать лет она выступала в роли яростной защитницы интересов своего единственного сына.

Она рассчитывала, что поездка в Колонию Бета пойдет ему на пользу, позволит заглянуть за стены, воздвигнутые вокруг него Барраяром. Но после возвращения Майлза Корделия начала сомневаться в правильности своего решения отослать его с планеты. Он то замыкался в себе, то становился обидчивым и грубым, слишком грубым даже для своего «трудного» пятнадцатилетнего возраста. Но сильнее всего пугало то, что он с головой погрузился в так называемую «подготовку к Академии», проявляя почти самоубийственное рвение.

Сержант Ботари ничем не мог помочь. Когда Корделия, наконец, прямо спросила его, что же случилось на Бете, угрюмый телохранитель Майлза злобно уставился на собственные ботинки и ответил:

– Не могу сказать, миледи.

– Не можешь, потому что не знаешь, или потому что Майлз запретил тебе говорить? – Преданность была основным достоинством Ботари, но в данном случае, по мнению Корделии, без нее можно было обойтись.

– Будет лучше, если вы спросите лорда Майлза, Миледи.

Корделия отпустила его, решив, что именно так она и поступит.

– Ни к чему откладывать, – пробормотала она и постучала – исключительно из вежливости, потому что не ожидала услышать ответ. Через секунду она открыла дверь и наткнулась на сердитый возглас:

– Уходи!

Грубая фаза, решила Корделия. Но, наверное, она лучше подходит для разговора, чем фаза угрюмого молчания.

– А если не уйду? – весело спросила она.

– А, это ты. – Кресло повернулось от экрана с очередной стратегической игрой, и Корделия увидела в нем маленькую фигурку своего сына. Она придвинула себе стул и села, задумчиво глядя на него.

– Добрый вечер, Майлз. Как твоя рука? – Он накануне сломал себе два пальца, пытаясь вскарабкаться на ограду особняка Форкосиганов. Хорошо хоть, не упал и не сломал себе позвоночник.

– Заживает. – Он уставился на нее. Корделия видела злость в его глазах. В этом направлении и надо двигаться, подумалось ей.

– Отлично. А как голова?

– Голова?

– Уже прошла? – спросила Корделия. – Потому что после возвращения с Колонии Бета в твоей голове творилось что-то крайне неприятное, и я уверена, что ты устал от этого так же сильно, как я.

Ответа не было. Корделия осмотрелась по сторонам. Прекрасно обставленная комната с высокими потолками была вся завалена разбросанной одеждой, мятыми обертками и грязными тарелками.

Молчание. Она решила рискнуть:

– Проблемы в личной жизни? Неприятности из-за девушки?

Молчание, очередной злобный взгляд.

– Или, может быть, парня?

Наконец-то последовала реакция:

– Нет! Нет! Мама… как ты могла подумать…?! – Майлз покачал головой. – Ох уж эти бетанцы!

Корделия заметила, что последние слова он произнес с той же самой рассерженной интонацией, с которой она обычно восклицала: «Ох уж эти барраярцы!»

– Уже легче. Если тебя именно это интересует, то на Бете как раз и можно удовлетворить свое любопытство, а дома это сделать гораздо труднее.

Он невесело хохотнул.

– Слабо сказано. Но ты обо мне не волнуйся. Мальчики, девочки, Бета, Барраяр, вся галактика… это не важно.

Корделия обдумала его слова.

– Ага. Значит, проблема в девушках вообще, во всей галактике, или в одной конкретной девушке?

Зачем юлить? – подумал Майлз. Если его мать чего-нибудь хочет, ее невозможно остановить. Она могла быть мягкой, нежной и тактичной, а потом обрушить на тебя удар несокрушимой логики, способный свалить даже… Саймона Иллиана, бесстрастного и хладнокровного шефа имперской СБ. У Майлза не было сил противостоять ее приемам словесного дзюдо, и может быть, она… Она ведь инопланетница. Ее ничем не удивишь.

– Дело не в девушках, – начал он. – То есть… я, конечно, интересуюсь девушками, так что не надо лезть ко мне с этими нелепыми бетанскими домыслами. Но проблема не в них. А во мне. – Он вскочил и принялся расхаживать по комнате; его речь ускорялась, по мере того как он пытался выплеснуть все свои сложные переживания. – Я знаю, что мое тело всегда будет для меня помехой здесь, дома. Все считают меня мутантом, и даже если объяснить им, что это не так, что с генами у меня все в порядке, все равно… ну… ни одна барраярская девушка не захочет переспать с парнем, который ей в пупок дышит.

Он взглянул на мать, которая смотрела на него со сдержанным любопытством.

– Но ты сказала, что на Бете все по-другому. Ты говорила, что бетанцы более терпимы к тем, кто от них отличается, и все такое. И я подумал, что может быть, там я… ну, не знаю… понравлюсь какой-нибудь девушке. Или, она хотя бы поймет, что я собой представляю, и ей не понравлюсь именно я, а не то, как я выгляжу.

Корделия подавила вздох.

– И что же произошло? – Она вынуждена была признаться себе, что хотя Майлз и мог быть очаровательным, его энергичность граничила с гиперактивностью. И девушка, которая сможет узнать его достаточно хорошо, чтобы не обращать внимания на строение его тела, наверняка будет от него уставать.

Теперь он сердито вышагивал из угла в угол, и его коленный брейс пощелкивал при каждом шаге.

– Ну да, я думал, так оно и получилось. Она вела себя так, как будто я ей нравился. Она инопланетница с Мэрилака, у нее потрясающее чувство юмора, и она обожает приключения.

Корделия вертела в руках запонку, дожидаясь продолжения.

Майлз остановился.

– Именно этим я для нее и был, – с горечью сказал он. – Приключением. Экзотическим развлечением в ее коллекции воспоминаний. Мальчики, девочки, гермафродиты, мутанты, ей хотелось собрать полный набор. Она сказала мне, что хотела бы переспать с квадди, если получится. В невесомости.

Ничего себе начало половой жизни, подумала Корделия. Именно сейчас, когда Майлзу так важно чувствовать себя мужчиной, с ним обошлись, как с необычной игрушкой. С другой стороны, похоже, он все-таки приобрел сексуальный опыт, и на это она тоже надеялась, отправляя его на Бету. Значит, надо сосредоточиться на позитиве.

– Так ты с ней переспал? – спросила Корделия.

– Да, – буркнул Майлз.

– Тебе понравилось?

Он удивленно уставился на нее. Моргнул.

– Ну да. То есть, это было… – Вздохнул. – Да, мама, раз уж тебе так надо это знать, мне понравилось.

Корделия решила не замечать его саркастический тон.

– А ей понравилось?

– Поверить не могу, что разговариваю об этом с тобой.

Она с усмешкой взглянула в его глаза.

– Лучше со мной, чем с Ботари.

Майлз ухмыльнулся.

– Это точно. Он хотя бы раз переспал с женщиной после Елениной матери? – Ботари был постоянным спутником Майлза с самого рождения и за все это время ни разу не упомянул хоть какое-то женское имя, за исключением мистресс Хисопи, пожилой кормилицы его дочери, Елены. Майлза это всегда удивляло.

Корделия задумалась над ответом.

– У него могли быть женщины. Но это нельзя назвать постоянными отношениями, и я не хотела бы, чтобы ты ему подражал. – Сексуальную жизнь несчастного сержанта Ботари определенно не стоило обсуждать с впечатлительным пятнадцатилетним подростком, даже если бы у нее было право об этом рассказывать. – Когда я сказала, что лучше уж я, чем Ботари, я не шутила, Майлз. Когда тебе захочется поговорить о сексе, обратись ко мне. Или к отцу, или даже, Господи прости, к Айвену. Но для Ботари это слишком больная тема.

Майлз снова уселся в кресло, подавив желание отвернуться к комм-пульту, чтобы мать его не видела. Он не рассказывал Ботари о том, что произошло между ним и Джерилин, и, наверное, это к лучшему. Они даже не обсуждали ту дурацкую попытку самоубийства, которую предотвратил сержант. У них произошла небольшая потасовка со вполне предсказуемым результатом, поскольку его телохранитель был способен защитить Майлза от гораздо более опасных противников, чем сам Майлз. Отобрав у него нож, Ботари методично обыскал комнату в поисках остальных предметов, которые можно было использовать как оружие. Затем он потребовал от Майлза дать слово Форкосигана, что следующих попыток не будет, в обмен на обещание никогда больше не вспоминать об этом случае. Лишившись возможности умереть и тем самым покончить с унижением, Майлз замкнулся в себе и погрузился в депрессию. Он пытался быть более общительным, вернувшись на Барраяр, но не мог скрыть своего мрачного настроения.

Корделия заставила себя забыть о печальном прошлом сержанта и вернуться к насущной проблеме. Хотя она сама не знала, к чему должен привести этот разговор, но, упомянув Ботари, они явно свернули в сторону.

– То есть, юная леди, о которой шла речь, получила такое же удовольствие, как и ты?

Майлз глубоко вздохнул.

– Мне так показалось. Я посмотрел несколько порнофильмов и прочитал книги, которые бабушка оставила в гостиной, так что примерно представлял себе, что нужно делать. И разница в росте не имеет значения, когда ты лежишь. Она... э… реагировала положительно. – Забавно, подумал Майлз. Мать почти невозможно смутить, с ней можно было разговаривать на самые шокирующие темы, и она при этом вела себя так, словно ее попросили передать пирожное. С другой стороны, какие-то вещи, которые на Барраяре воспринимались как само собой разумеющееся, вызывали у нее такую реакцию, что она словно пронизывала тебя своим взглядом, оценивала то, что внутри, и находила это совершенно неприемлемым.

– Ну что ж, – заметила Корделия с озорной улыбкой, – я знаю, ты всегда стараешься изо всех сил, чем бы ни занимался. Это очень хорошо, что ты во всем стремишься быть лучшим. – Она встала со стула. – Это был единственный раз, или вы встречались еще?

– Пару раз. И поэтому я подумал, что нравлюсь ей. Но потом она выбрала себе новый объект. Я пытался понять, что же сделал неправильно. А затем подслушал ее разговор с другой девушкой. Она сказала, что я был совсем неплох для карлика.

А ведь он подробно объяснил ей перед тем, как перейти к соблазнению (вернее, к тому, что Майлз считал соблазнением), что его поврежденные кости – результат несчастного случая, а вовсе не генетической мутации.

– Так что даже на других планетах меня считают уродцем. Хотя, мне кажется, некоторые женщины согласятся терпеть меня ради моих денег и титула. Какая-то из них даже согласится выйти замуж за наследника графа Форкосигана, но я не… – Майлз сгорбился в кресле. Его следующие слова были едва слышны: – Но меня она не захочет.

Корделия подошла к окну, защищенному почти незаметным силовым экраном. Она не смогла бы защитить силовым экраном сердце своего сына, потому что это изуродовало бы его сильнее, чем отравление солтоксином.

– Что ж, детка, тебя использовали. Ты не первый человек, с которым это случилось, и наверняка не последний. В моей жизни тоже было нечто подобное, но я это пережила.

Он молчал.

Корделия продолжила, надеясь, что ее слова – это именно то, что ему нужно услышать.

– Люди занимаются сексом по самым разным причинам. Если тебе повезет, то такой причиной может оказаться любовь и взаимное уважение. Иногда это бывает просто желание близости или страх одиночества. Иногда это связано с болью, бывает так, что человек хочет причинить боль себе или своему партнеру. Иногда это стремление ощутить свою власть над человеком или подчинить себе его чувства. Ты сам не представляешь, сколько таких причин.

Майлз вздохнул:

– Мне кажется, на Бете все проще. Там, по крайней мере, никто не делает вид, будто секса не существует.

Корделия вспомнила свою юность на Бете и то, каким унизительным ей показалось обязательное посещение врача и ритуальное прокалывание ушей. Хотя она считалась готовой к сексу и была защищена от беременности, мальчики не обращали на нее внимания еще несколько лет.

– Нет, на Бете другие сексуальные предрассудки. Там считают, что секс можно сделать совершенно безопасным, как и среду обитания на планете. По мне, такой подход лучше, чем барраярское невежество, но и в нем есть свои подводные камни.

Корделия повернулась к сыну. Она давно привыкла не обращать внимания на его физическое несовершенство, но сейчас попыталась оценить его внешность. Что увидит в нем девушка его возраста? Что увидела бы она в пятнадцать лет? Умное лицо и голову, непропорционально крупную в сравнении с маленьким телом. Искривленный позвоночник и несильную, но все-таки заметную хромоту. Но он может ходить и ездить верхом на любой лошади из дедушкиной конюшни, он столько вынес и так далеко ушел от крохотного, скрюченного младенца, которого они вынули из репликатора. Какая девушка сможет увидеть в нем не только неизлечимое увечье, но и гармонию, которую так трудно было достичь?

– Случайный секс не для тебя, Майлз. Ты слишком сложный человек для таких… кратковременных увлечений. И я была такой же. Когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас… – Корделия запнулась, не зная, насколько ей можно быть откровенной. – Я полюбила. Вернее, я думала, что это любовь. Сейчас мне уже кажется, что я просто хотела быть желанной и нужной кому-то. Но он хотел не меня. И когда я попыталась стать такой, какой он хотел меня видеть, я почувствовала себя более одинокой, чем когда была одна.

Майлз попробовал представить себе маму юной девушкой, страдающей от одиночества, и не сумел. Она всегда была воплощением уверенности. Даже его грозный дед не способен был запугать эту женщину, которая положила конец гражданской войне, проникнув в Форбарр-Султану и принеся с собой голову узурпатора в пакете для покупок.

Он покачал головой.

– Это нельзя сравнивать. Даже если бы я попытался стать таким, как они хотят, это физически невозможно. Я не смогу никого обмануть и внушить им, будто я Айвен Форпатрил. Что видишь, – он указал рукой на коленный брейс и ортопедический ботинок, – то и есть.

– Люди будут видеть то, что ты заставишь их увидеть, – твердо возразила Корделия. – У тебя есть преимущества и недостатки, которые ты получил при рождении, Майлз, и свои преимущества и недостатки есть у Айвена. У него есть красивая внешность и положение в обществе. Зато у него нет отца, его мать вертит им, как хочет, и, честно говоря, его интеллектуальные способности гораздо хуже, чем у тебя. Это и подарки судьбы, и препятствия, которые нужно преодолеть.

Она указала рукой на высокие окна, лежащий за ними сад и охранника в коричневой форме с серебром, патрулирующего ограду.

– У тебя есть вот это. Особняк Форкосиганов, Эйрел и я, и те увечья, которые ты получил потому, что ты – наш сын. Я сожалею об этих увечьях с тех пор, как ты появился на свет, но они сделали тебя тем, кто ты есть.

– Я просто хочу… – Майлз запнулся. – Того, что у тебя с отцом, наверное.

– Твой отец и я… проделали очень сложный путь, прежде чем найти друг друга. И все получилось не сразу. Когда мы встретились, мы оба не были девственниками. – Корделия помолчала, вспоминая Сергияр, уничтоженный бетанский лагерь, мужчину в мятой униформе, который спал, пока его пленница несла вахту. – На самом деле, мы были врагами. В первые три дня нашего знакомства я была военнопленной. – «И остаюсь ею, – подумала Корделия. – Пожизненная заложница барраярской политики, как и мой сын». – И все же мы смогли разглядеть за нашей униформой живых людей. Наверное, именно это и имеется в виду, когда говорят, что любовь слепа.

Зазвонил колокольчик.

– Ужин, – сказал Майлз.

– Уже? Ох, ведь к нам приглашен генерал Форбаден. Твой отец наверняка оценит, если ты переоденешься во что-нибудь более презентабельное. – Корделия повернулась к зеркалу и изобразила «осанку графини Форкосиган», как называл это Майлз.

– Один Форбаден или вся семья? – уточнил он.

– Генерал, леди Форбаден и Хелена. Они собираются отпустить ее на Бету в следующем году, так что жди допроса.

Майлз усмехнулся.

– Постараюсь никого не напугать.

– Спустишься минут через десять, ладно? – Графиня чмокнула сына в лоб и умчалась, взмахнув широкими юбками.

Майлз поднял с пола мундир, раздумывая над тем, не слишком ли он измят, чтобы выглядеть «презентабельно».

Значит, любовь слепа? Звучало парадоксально, если учесть, как ясно его родители видят друг друга. Майлз наблюдал за тем, как на людях они играют роли Лорда-Регента и его жены, но после ухода гостей от притворства не остается и следа. Наедине друг с другом они могли быть просто Эйрелом и Корделией, самими собой. Майлз скомкал мундир в руках, разрываясь между восхищением и завистью. Неужели возможно, что когда-нибудь кто-то увидит его таким, настоящим: не сыном Лорда-Регента, не наследником графа Форкосигана и не хромым мутантом. А просто… Майлзом Нейсмитом Форкосиганом.

Кто бы это ни был.

Он задумался о том, в городе ли Елена или все еще в Форкосиган-Сюрло. Майлз не видел ее с тех пор, как год назад улетел на Колонию Бета. Решит ли она, что он изменился? Ведь она знает его всю жизнь.

Быть может, она достаточно слепа, чтобы его разглядеть?