|
Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они то и завели моду делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами.
О’Генри, «Дары волхвов»
При прошлом-то императоре такой ерунды бы нипочём не случилось. Грегор Счастливый, даром что форчик, был всё же человек мудрый и с пониманием. Это только у его внука всё через задницу.
Когда Джиму Юнгу сказали, что его кандидатуру одобрили для участия в проекте «Мнемозина-2», он от радости чуть из штанов не выпрыгнул. Остановило только то, что лейтенанту имперской СБ, как ни крути, без штанов оставаться несолидно, да ещё перед целым императором. Да-да, сам Грегор Непоседа, сын Влада Отважного от первой и любимой жены, явился сообщать ошалевшему от выпавшей ему чести Джиму такие новости. Император-то, конечно, не называл его Джимом – только «мистер Юнг» и «Мы повелеваем», но озорные искорки всё равно прятались в уголках глаз. Не так уж он был и старше самого Джима – года три, не больше, но для лейтенанта они казались пропастью. Непринуждённой беседы, короче, не получилось. Какая уж там непринуждённость, когда тебя берут за пуговицу и говорят: «Душой и телом, лейтенант», а следом «как капитан Иллиан Эзару Великому», и прибавляют в конце «а иначе…» Потом была Комарра, Тау Кита, Сумерки Зоава, Иллирика, снова Сумерки Зоава, снова Тау Кита, а взгляд молодого императора всё так и не шёл у Джима из головы. Он полагал, что они встретятся снова на Барраяре, а встретились на Комарре – Его Величество отправлялся с первым своим дипломатическим визитом на Эту Кита и желал покрасоваться новой игрушкой. Вышло, впрочем, не так, как он ожидал.
Если по-честному говорить, виновато здесь ба. Хотя нет, постойте, стоит ли вешать всех собак на этих бедняжек? Раз уж эти сумасшедшие ауты производят их на свет жалкими мутантами, лишенными всего, что положено иметь нормальному человеку, стоит ли винить их за то, что они стремятся извлечь всё из тех удовольствий, которые им оставили? Как бы то ни было, ба, отвечавшее за профилактический осмотр гравикресел аут-леди, в тот день заболталось с коллегой и пропустило небольшой пробой цепи. Мораль сей басни: занят делом – не болтай, а то яйца отрежут. Хотя кому-то, как видите, и это не помогает.
Но и эта ошибка не была бы фатальной, если бы леди Делла Дегтиар, которой старый император Флетчир вопреки обычаю дозволил самой выбирать себе жениха, тем утром не загадала, что выйдет замуж за первого же мужчину, которого увидит не через экран гравикресла. Смотреть на барраярских дикарей, естественно, слетелась вся несознательная молодёжь в возрасте от десяти до восьмидесяти лет. Аут-леди передвигались по парку в одиночку и попарно, хихикая и обсуждая дикие гены молодого барраярского правителя и его спутника. Тем временем Джимми Юнг, сопровождавший императора, выполнял свои непосредственные служебные обязанности: осматривался.
Как вы легко можете догадаться, экран леди Деллы мигнул именно тогда, когда лицо лейтенанта было обращено к её шару. Всего доля секунды, и белая пелена силового поля снова скрыло лицо девушки, но забыть её Джим уже не мог. Раз за разом он прокручивал в голове чудесное видение, ибо не родился ещё мужчина, равнодушный к красоте этих пери. Впрочем, говорят, некий доктор Эркхарт сумел поговорить с одной из них и не свихнуться с ума, но, поскольку он родился и вырос на Афоне, его вряд ли можно считать показательным примером. Джим же афонцем не был, а посему встрял по-крупному.
Как они сговорились – сие мне неведомо, но, в общем и целом, леди умудрилась как-то передать своему рыцарю, что вовсе даже не прочь сбежать с ним хоть на край света. И тут возникала проблема: в голове у Джима было Это. Идеальное записывающее устройство, уподобляющее его небезызвестному капитану Иллиану, по крайней мере, по одному параметру; магнитофон, диктофон и хронометр. В той прошлой жизни, в которой не было тёмно-каштановых волос и огромных фиалковых глаз леди Деллы, о большем он и мечтать не мог.
Джим был настоящим барраярцем; он и думать не смел, чтобы смотаться, прихватив устройство, уже содержащее в себе пару-тройку дюжин государственных тайн, не считая веселого прищура глаз молодого императора. Поэтому, оторвавшись от преследования спецслужб собственной горячо обожаемой Родины, он первым делом решил вырезать чип из своей головы.
На этом придётся остановиться подробнее, хотя ни малейшего желания описывать процесс в деталях я, естественно, не испытываю. Однако если не сделать этого, у человека неискушенного может возникнуть ощущение, что избавиться от эдакой штуковины, которую однажды сдуру разрешил себе вставить – дело простое и ничем не примечательное. Это ощущение будет неверным и дезориентирует читателя, потому что отделаться от чипа эйдетической памяти – весьма хлопотное мероприятие, особенно если боишься, как бы информация не попала не в те руки. Методично перебрав все частные клиники, где хирурги достаточно квалифицированы, чтобы провести подобную операцию, и не удовольствовавшись ни одной из них, Джим решился на отчаянный шаг – проделать всё самостоятельно. Несколько дней ушло только на то, чтобы подделать все документы, необходимые для закупки нужных ему препаратов, инструментов и заменителя крови, и ещё несколько недель он носился по аптекам и магазинам спецтехники, в перерывах освежая в памяти страницы из учебника по полевой медицине.
Наконец, когда промедление было смерти подобно, он закрылся в снятой внаём каюте и принялся за дело. Оперировать самого себя под местным наркозом оказалось непросто, но он справился. Он должен был справиться. Вырезать, вытравить из памяти насмешливые искорки в уголках августейших глаз ради единственной награды, ради каштановых волос леди Деллы.
Операция прошла тяжелее, чем он ожидал. По неумению и неловкости он задел сосуд, и заменителя крови, купленного им, как тогда казалось, с избытком, хватило еле-еле. И вот три дня спустя, слабый от нехватки крови, последствий наркоза и тянущей пустоты на том месте, где прежде хранились воспоминания, он услышал звонок в дверь и, стиснув в ладони рукоять плазмотрона, поплелся открывать, по пути представляя, какое впечатление на любого вменяемого гостя произведут в совокупности его внешний вид, инструменты, которые ему не достало сил убрать, и пятно запекшейся крови на полу.
На пороге стояла леди Делла и смотрела на него испуганными фиалковыми глазами. Её волосы, краса и гордость любой аут-леди, теперь были отстрижены коротко, как у мальчика. Ни слова не говоря, он отбросил плазмотрон и заключил её в объятия.
Что же ещё сказать об этих несчастных детях, чтобы в этот вечер никого не огорчить и не расстроить? Скажу только, что все те два года, пока имперские спецслужбы не вышли на их след, они были очень, очень счастливы вместе, и будут глубоко неправы те, кто полагает, что Империей, чьи агенты скормили тритонам их безжизненные тела, была Цетаганда. Итак, Баррраярская империя опять обошла Цетагандийскую – не это ли счастливый конец нашей сказки?
