|
Не только инструкторы Имперской военной Академии ненавидели день Форкосигана, однодневный семинар, лично проводимый адмиралом для старшего курса. Курсанты, среди которых ходили разнообразные слухи об этом семинаре, тоже ожидали его без восторга. Дув Галени еще с первого дня поступления осознавал, что ему, наряду с прочими, придется на нем присутствовать. Правда за два с лишним года ненависть к предстоящему событию не утихла, а только приобрела оттенок безысходности - все равно не отвертеться.
Как человек образованный, Дув довольно четко мог себе представить, о чем сегодня пойдет речь и что за исторические видео- (и прочие) свидетельства он увидит. Дело было лишь в том, какие комментарии он услышит, и в его личной неприязни к тому, от кого они прозвучат. Впрочем, даже в суде положено заслушивать обе стороны. Позицию одной Дув прослушал уже давно и множество раз, теперь, судя по всему, настала очередь оппонента. Возможности уклониться от обсуждения событий Солстисской бойни, как он с горькой иронией отметил, у него не было ни тогда, ни сейчас.
Лично он сам предпочел бы оставить события четырнадцатилетней давности в покое: прошлое уже не изменишь, изменить можно только будущее. И именно ради этого будущего - и своего собственного, и Комарры - он находился здесь. В конечном итоге он оказался не меньшим романтиком, чем отец, хоть и пошел по совсем иному пути, нежели Гален-старший. Только его путь, хоть и был столь же трудным, требовал меньше жертв и крови, и оставлял куда больше места надежде. Пойти в армию, чтобы меньше убивать: абсурд, но факт.
Когда убили тетю Ребекку, Давиду исполнилось всего четыре. Воспоминания о ней практически не сохранились в детской памяти, и, если бы не голоснимки, он и не вспомнил бы, как она выглядит. Сама ее гибель - ее и еще двухсот человек - на стадионе в куполе Солстис не стала для ребенка ни ужасом, ни трагедией, зато изменила всю его дальнейшую жизнь. Точнее, ее изменил его отец, решив так за всех. А восстание, вспыхнувшее шесть лет спустя, закрепило эти перемены.
Для самого Давида сначала все походило на увлекательную игру: прятаться, наблюдать, что-то отнести - но игра закончилась, когда он столкнулся с реальными последствиями борьбы за свободу Комарры. Мертвые враги в голофильмах выглядели совсем не страшно, их смерть казалась правильной, быстрой и простой, и маленький Давид думал, что и он готов к войне с захватчиками. На деле все оказалось совсем не так красиво и правильно. Почему-то вместе с захватчиками гибли и мирные комаррцы, а зрелище разорванных, обожженных и покалеченных взрывом людей, общая атмосфера боли и ужаса совсем не походили на яркую экранную картинку.
Чужая ненависть была слишком яростной и губила все, до чего могла дотянуться, может, поэтому она и не прижилась в душе Давида. Все те чувства, что он тогда испытывал, были всего лишь отражением, отблеском огня его отца, который погас, едва в него перестали подбрасывать дрова. Более глубоким и искренним оказалось его раздражение за присвоенное отцом право бесспорно распоряжаться жизнями других ради своих целей. Тот втянул в свою борьбу за свободу Комарры младшего сына, несмотря на его возраст, ради нее же пожертвовал старшим сыном, и, в конце концов, погубил жену.
И все эти жертвы приносились ради эфемерного призрака свободы, которой они не знали даже в собственной семье. Лишь после смерти отца Давид стал свободен, получив возможность видеть, думать и решать самостоятельно. Он порвал с тем, что было дорого отцу. Это не было обычным подростковым бунтом из чувства противоречия против родителей. Нет. Давид прошел долгий путь и сделал свой собственный осознанный выбор. И с тех пор ненавидел, когда им пытались манипулировать.
***
Премьер-министр адмирал граф Эйрел Форкосиган оказался плотным, невысокого роста, с седеющей шевелюрой. Вживую он смотрелся не совсем так, как на головидео; было нечто, что ни камеры, ни снимки передать не могли. Правда, когда-то Дув и представить себе не мог, что увидит Мясника Комарры вживую - точнее, живым.
Спокойный и несколько отрешенный голос лектора настолько диссонировал с материалом, который он излагал, что порой смысл сказанного начинал ускользать от восприятия Дува. Но жестокая реальность его слов отвлечься не давала. Дув знал, что готов к этой лекции куда больше, чем его однокурсники - мальчишки с еще не развеянными иллюзиями молодости, верой в справедливость, непогрешимость командиров и все такое. Его самого избавили от этих иллюзий уже давно. А вот к чему он оказался не готов, так это к хладнокровию, с каким адмирал Форкосиган наглядно демонстрировал, что такое преступные приказы и какими бывают их последствия. И никакая предварительная подготовка тут не помогала и помочь не могла. Да уж, никакое знание о том, что за боль ожидает тебя, когда топор отсекает тебе руку, не поможет сделать ее меньше, скорее наоборот.
Он и сам не смог потом вспомнить, как у него выскочил этот вопрос:
- Вы утверждаете, сэр, что сами не отдавали преступных приказов. Но почему-то спешно и своими руками убили, даже не допросив, политофицера, командовавшего расстрелом в Солстисе, и не прошли потом допрос под фаст-пентой, чтобы доказать свою невиновность. Почему?
- Кому и что это доказало бы? - ответил Форкосиган вопросом на вопрос. - Императорская комиссия провела расследование обстоятельств дела и вынесла решение и без применения инопланетных медикаментов, а общественному мнению и бочкой фаст-пенты рот не заткнуть. Что же касается политофицера... Да, я не успел его допросить. Несдержанность характера - очень вредная черта для имперского офицера, - как-то чересчур многозначительно намекнул Форкосиган, и в зале послышались тихие смешки. Дув почувствовал, как краснеет. Форкосиган умудрился не только не ответить на вопрос, но поставить его самого в неловкое положение. - Но вообще-то ваш вопрос несколько отходит от темы нашего семинара, - закончил адмирал в полной тишине лекционного зала. - А сейчас вернемся…
***
После семинара его поджидал незнакомый офицер: лощеный, словно с вербовочного плаката, высокий блондин с лейтенантскими нашивками:
- Курсант Дув Галени? Лейтенант Джоул. Вас ждут в офисе майора Сесила, я провожу вас.
Судя по тому, что раньше он этого красавчика не видел, а за время обучения лица офицерского состава уже успели примелькаться, приказ-приглашение исходит от Форкосигана. Дув выдохнул и сжал зубы. Что ж, он хотел получить ответ на свой вопрос, вот, похоже, сейчас и получит. И не только ответ, но и еще много чего хорошего, и ведь не откажешься. Как говорится, будьте осторожны в своих желаниях – они могут и исполниться.
Дув вошел, прикрыв за собой дверь, вытянулся согласно уставу и откозырял. Какое-то время они с Форкосиганом молча разглядывали друг друга, словно пытаясь найти в собеседнике нечто, ранее не замеченное. Форкосиган первым прервал молчание.
- Я пригласил вас сюда, чтобы у нас была возможность спокойно поговорить. Ваш вопрос на семинаре - не просто праздное любопытство. Я понимаю, что он вызван личными, даже семейными мотивами, отчего счел неуместным его публичное обсуждение. Но это не значит, что я хочу оставить его без ответа. Напряжение и непонимание рано или поздно могут спровоцировать никому не нужный конфликт. Вы, как профессиональный историк, взрослый человек и заинтересованное лицо, должны были провести немало времени, разбираясь в истории Солстисской бойни. Так?
Дождавшись молчаливого кивка Дува, он продолжил.
- Рискну предположить, что вы изучили все документы и показания свидетелей, и мне наверняка не нужно повторять то, что вам и так хорошо известно. И все же у вас остались вопросы. Следовательно, несмотря на вроде бы сложившуюся картину происшедшего, в вашей мозаике не хватает кусочков. Вероятно, тех сведений, которые можно получить только от меня. Итак, спрашивайте, Галени.
Дув с возрастающим раздражением глядел на стоящего у стола адмирала. Уверенная, но расслабленная поза, легкий налет усталости и спокойное внимание в ожидании ответа от непутевого упрямца, то бишь от него. Кому, интересно, Форкосиган пытается облегчить жизнь, себе или бедному курсанту? Мало того, что ткнул носом на семинаре, потом в принудительном порядке выдернул на этот разговор, и еще, похоже, собирается облагодетельствовать Дува за его же счет. Как все просто. Остается лишь пойти, куда он подталкивает. Спросить: «Это вы отдали приказ на расстрел?», и закономерно получить в ответ веское: "Не я. Слово Форкосигана". И все – тупик.
- Спрашивать? Что именно? Если есть вещи, которые знаете вы один, то и в доказательство вы сможете предоставить только ваше слово. А именно оно и было необратимо скомпрометировано комаррскими событиями. - Дув позволил себе многозначительную паузу, - Так мы просто откроем дилемму вопроса веры, а вы не господь бог, чтобы в вас и вам верить.
Форкосиган промолчал, но чуть заметно поморщился: похоже, догадки Дува о заранее срежиссированной беседе все же имели под собой основания. Проклятье, ему уже давно не четырнадцать, чтобы так глупо попасться. Эта мысль подхлестнула Дува, вырвавшись наружу раздраженным:
- И хотя вы вовсю пытаетесь присвоить себе его полномочия, меня, в отличие от этих восторженных мальчишек, вы не убедили. Почему именно вы решаете, что является долгом, а что - уже преступление? Эти два понятия у вас очень легко меняются местами, когда лично вам это необходимо.
- Разницу между ними каждый определяет для себя сам, именно это я и старался донести до аудитории на протяжении сегодняшнего семинара, - поправил Форкосиган. - Как-то несправедливо с вашей стороны одному мне отказывать в такой свободе выбора.
- А по-моему, это вы отказываете в ней мальчишкам в форме. Я же видел, как они на вас смотрели. Вчерашним подросткам свойственно преклонение перед героем, а именно героя они в вас и видят. Ваша лекция толкает их на прямое неповиновение... интересно, они хоть понимают, что такое мятеж, слушая ваши возвышенные речи?
- Даже я не в состоянии, не поверите, заставить их думать как мне угодно. Мне достаточно просто заставить думать, - с сухим смешком пояснил адмирал. - Лекция построена на примерах, однако в реальной жизни офицерам вряд ли придется столкнуться с их буквальным повторением. Все, что мы можем сделать - обсудить опыт предыдущих ошибок и надеяться, что они справятся и не допустят новых.
- О да! - язвительно согласился Галени. - Опыта этих самых ошибок у вас более чем достаточно. А количество мятежей, в которых вы успели принять личное участие, впечатляет. Лет с десяти, да? Война Юрия, Карианский мятеж, мятеж Фордариана, не говоря уже о множестве выступлений поменьше, что вы утопили в крови. Комаррцы, можно сказать, для вашего противника еще дешево отделались, вы ведь никогда не жалели даже своих.
- Мне было одиннадцать, когда по приказу Юрия перебили мою семью… - негромко поправил Форкосиган.
- И юный возраст не помешал вам своей рукой убить человека, которому вы должны были хранить верность, так что не давите на жалость, сэр. А тот же Юрий… он ведь был вправе казнить за измену даже родственников, защищая свою власть как законный император. Сейчас он смотрится чудовищем, но как все было на самом деле? Историю ведь пишут победители. Опять нет ответа, остается только поверить вам... на слово.
- Ах вот, вы о чем, - Форкосиган раздосадованно хмыкнул и потер лицо рукой. - Теоретическая дилемма выбора между законом и справедливостью. Жаль она не работает, когда дело доходит до практики, мятеж вбирает в свою орбиту множество людей, а их взгляды на этот вопрос кардинально расходятся, единый базис для всех вывести не удается. Каждый решает за себя. Надеюсь, вы это понимаете, или весь прозвучавший сегодня материал просто прошел мимо вас.
- О нет! Я слушал очень внимательно и понял, что для преступника вы весьма уверенно занимаетесь толкованием приказов, да еще учите этому других. Вы отправили на смерть гораздо больше народа, чем ваш император Юрий. И это по вашему приказу садиста возвеличили посмертно как национального героя. За пределами вашей планеты отлично известно, что творил ваш принц и все высшее командование во время Эскобарской компании. Сейчас вы, конечно, можете утверждать, что знать не знали про насилие над военнопленными, но вы были среди барраярского командования в этой кампании, вместе с вашим давним другом Форратьером.
Лицо Форкосигана закаменело: похоже, то спокойное, усталое терпение, с которым он выслушивал обвинения и отвечал, напрочь отказало ему.
- Проклятье! Галени, вы вообще про презумпцию невиновности слышали? То, что несколько распущенных типов, дорвавшихся до власти, творили черт знает что, еще не значит, что таковы все высшие офицеры до единого! Высшие офицеры той армии, форму которой вы наденете, между прочим.
В тишине кабинета голос Форкосигана прозвучал неожиданно оглушительно и хлестко, как пощечина, хотя тот говорил значительно тише, чем до этого, почти свистящим шепотом. Дув на мгновение даже удивился, как тому это удается?
- Вы, что действительно считаете меня таким… дорвавшимся до власти и вовсю ей пользующимся маньяком? - обманчиво мягким голосом уточнил адмирал. Он весь подобрался, полузакрытые глаза опасно сверкнули.
- Да. - Перед глазами Галени вдруг всплыла сцена получасовой давности, и он понял, как можно уязвить Форкосигана. – Причем беззастенчиво пользующимся. О ваших скандальных предпочтениях давно известно. И сейчас глядя на вашего хорошенького, как с картинки, секретаря, любой поймет, как вы можете использовать свою власть... в личных целях. Пользуетесь тем, что никто вам и слова не скажет.
Форкосиган замер, покачал головой.
- Интересное предположение. Я, кстати, женат, молодой человек. И вообще, вам не кажется, что... ваш интерес из вполне понятной сферы перешел в слишком личную?
- Хорошо рассуждать о допустимом и недопустимом только в теории, - Галени победно усмехнулся. - Преступления - это не просто цифры из вашей статистики их совершают вполне конкретные люди. Или вам подобные вещи, - Дув постарался подчеркнуть это голосом, - не кажутся преступными, так?
Кажется, это Дув переступил границу: Форкосиган, весь разговор державшийся поодаль, стремительно шагнул вперед. На долю секунды показалось, что адмирал его ударит. Галени заставил себя замереть в уставной стойке и не отшатнуться, но, сбитый с толку бесцеремонным вторжением в личное пространство, едва смог выдавить недоуменное: «Сэр?»
Форкосиган стоял так близко, что Дув уловил исходящий от него слабый запах кофе и аромат одеколона.
- Что ж, курсант Галени, почему бы мне не воспользоваться ситуацией, раз уж вы так настаиваете на своей правоте? – очень мягко произнес он, не сводя глаз с Дува.
Вот сейчас Галени в полной мере прочувствовал на себе выражение "застыл, как кролик перед удавом", причем кролик из него получился абсолютно завороженный. Да быть такого не может! Конечно, он много чего нелицеприятного думал в адрес Форкосигана, но… не до такой же степени, чтобы тот домогался молоденьких кадетов прямо в кабинете начальника учебной части!
Адмирал подался на полшага назад и будничным, равнодушным тоном приказал: - Раздевайтесь, курсант.
Стоять, вытянувшись по стойке смирно, одновременно судорожно хватать ртом воздух и таращить глаза - зрелище со стороны, должно быть, преуморительное. На лице Форкосигана расплылась снисходительная улыбка, но тут Галени наконец-то совладал с голосом и отчеканил:
- Этот приказ противоречит Уставу и я не буду его выполнять, сэр! Готов понести наказание.
- Ну вот, вижу вы все же усвоили сегодняшний материал, курсант Галени, - добродушно произнес Форкосиган и отвел взгляд - самую малость, чтобы Дув больше не чувствовал себя загипнотизированным кроликом. - Уверяю вас, в распознании преступных приказов мой адъютант разбирается не хуже вас. А что касается наказания… в качестве урока обдумайте то, что здесь произошло. Кругом и шагом марш отсюда!
Дув и не подозревал, что адмирал способен отдать такой приказ, который он выполнит с радостью. Казалось, что смесь противоречивых эмоций разорвет его на части прямо в кабинете: досада, радость, изумление, неверие. Он чувствовал себя абсолютно вымотанным, взмокшим и взъерошенным, как после спарринга с тренером, хорошо повалявшим его по татами, когда впору уползать на четвереньках, потому что ноги уже не держат. Да, эту схватку он проиграл вчистую.
***
Корделия с любопытством наблюдала за тем, как Эйрел, сидя на кровати, раздраженными движениями стаскивал сапоги. После лекционных дней в Академии он всегда бывал, мягко говоря, не в духе, но сейчас что-то в его поведении отличалось от привычного. За столько лет совместной жизни она научилась понимать такие нюансы очень хорошо.
- Обычно после твоих лекций выведенными из строя оказываются курсанты. Неужели кто-то умудрился повернуть ситуацию в обратную сторону? – с легкой иронией поинтересовалась она.
Ответом ей был возмущенный взгляд. Но она заметила, как раздражение потихоньку покидает его, поглощенное привычной атмосферой домашнего разговора.
- Сегодня на моей лекции был… один комаррец, - с заминкой, словно воспоминания были неприятными, начал Эйрел.
- Это должно было случиться рано или поздно, после того как ты открыл им доступ к военной службе. И этот комаррец почему-то не падал на колени и не отбивал поклоны лбом об пол? – уточнила Корделия. – Мне кажется, ты слишком привык к окружающему тебя чинопочитанию, дорогой, так что перемена определенно пойдет тебе на пользу.
Эйрел устало вздохнул.
- Если бы… Его зовут Давид Гален. Точнее, звали: мальчик поменял имя - теперь это курсант Дув Галени.
- Гален, тот самый? - Получив утвердительный кивок, Корделия поцокала языком: - Представляю, каково ему было все слушать. Неужели в первый раз за десять лет твоя знаменитая лекция сорвалась?
- А... нет. В лекционном зале он, правда, задал мне один довольно непростой вопрос, потребовавший личного разговора, но в остальном все было путем. Зато потом...
Короткими рублеными фразами он пересказал весь разговор в кабинете Сесила, покаявшись в конце:
- И, по-моему, я перегнул палку. Не знаю, как курсанту Галени, а мне не по себе до сих пор.
- Мальчик так легко умудрился тебя смутить? И чем же?
- Тем, что нахал, - буркнул Эйрел и сам усмехнулся своим словам. - Я был готов к разговору о Бойне, о моей вине, о барраярской экспансии, но никак не к тому, что он заговорит на неподобающие темы. Потом я запоздало вспомнил, что комаррцы по части свободы нравов гораздо ближе к твоим соотечественникам. А сначала решил, что...
- Что он поднял эту тему, демонстрируя свой сексуальный интерес?
Эйрел сдавленно хмыкнул и покачал головой:
- Боже, Корделия, сколько лет прошло, а твои формулировки все такие же… бетанские.
- Дорогой, а ты уверен, что речь шла о каких-то его намерениях, а не о твоих? - несколько ехидно предположила Корделия. Муж обиженно на нее посмотрел, но предусмотрительно промолчал, не желая вступать в бой на территории заведомо более сильного противника, и она продолжила: - Ну, хорошо, может, тогда ты сам неосознанно спровоцировал его своим поведением?
Лучшим оружием в таком споре служила честность, это Эйрел понял давно.
- Я сам знаю, что мне приятно смотреть на молодых ребят в форме, - признал он. - Поэтому в разговорах с курсантами я особенно бдителен и сдержан. Мои грехи молодости миновали слишком давно, - уточнил он, заметив взгляд жены, - а сейчас меня упрекнуть не в чем.
- Разве что старые слухи, да, - протянула Корделия задумчиво. - Латентный интерес... Как ты считаешь, его действительно тянет к сексуальным партнерам своего пола? Ты должен в этом разбираться.
За столько лет супружества он уяснил, что ее слова - не упрек, обида или вызов, а простая констатация факта, и что она говорит о его потенциальной бисексуальности так же, как заметила бы "у тебя серые глаза". Он задумался, помедлил и ответил, взвешивая каждое слово:
- Почти три года обучения под постоянным наблюдением, тяжелая лекция, плюс личная неприязнь. Не думаю, что он осознавал свои… намерения… даже если они у него были.
- Практически три года воздержания и постоянное давление, резко усиленное персональным раздражающим фактором, - перевела для себя Корделия. - А похоже. Раздражение, которое не могло найти выход в физической агрессии, абсолютно неосознанно перетекло в сексуальную. Сублимация. Замена, - поправилась она в ответ на мгновенный недоуменный взгляд. - И если вы оба позволили эмоциям до такой степени влиять на собственный рассудок... это должны быть чертовски сильные эмоции. Глубинные установки, с которыми разум ничего поделать не в силах. А поскольку мальчик тебе нравится...
- Хороший мальчик, - рассеянно подтвердил Эйрел и осекся. - И ты, Брут! Ну да, я по глупости повелся на то, что при всей разнице в возрасте и чине молодой Дув напрямую перешел на темы, которые наши барраярские парни ни за что бы не затронули, не имея при этом… определенного интереса. Смутился ужасно и пришлось импровизировать.
- Фрустрационная агрессия, - сказала Корделия задумчиво. - Социальный феномен, характерный для вашей проклятой однополой барраярской армии. Да, обрати внимание: несмотря на то, что он зациклен на твоей личности, твое прямое предложение его не заинтересовало. Кстати, мне всегда казалось, что барраярцы склонны делать окольные намеки, взять тот же институт свах. Это характерная особенность гомосексуального ухаживания или плоды социальных изменений последнего времени?
Эйрел рассмеялся, несколько принужденно, но все же пояснил:
- Как правило, нарочито грубое предложение - повод для отказа. Намек, что на самом деле я им не интересуюсь, и это только статусные игры.
Корделия наморщила лоб, пытаясь осмыслить сказанное.
- Согласиться, чтобы отказать… очередной барраяризм. Ладно, все равно здесь логику искать бессмысленно. Значит, ты ждал от него отказа. А если бы он все же начал раздеваться?
- Меня эта пугающая мысль тоже посетила. Значит, я старый дурак и совсем ничего не понимаю в людях. Извинился бы и немедленно все прекратил.
- Про возраст не будем, но точно не дурак, - усмехнулась Корделия. - Похоже, мужчины как сексуальные партнеры ему не интересны, а все произошедшее - результат случая и обстоятельств.
- Конечно. Получается, вся эта агрессия не имеет под собой никакой другой подоплеки, кроме теней прошлого... которые, надо заметить, имеют дурацкую привычку вылезать, когда их совсем не просят, и портить жизнь нынешнюю. Да… - он задумчиво покачал головой и потер подбородок, чуть задержавшись пальцами на старом незаметном шраме.
- Весьма хорошо, ведь у вас считают сексуальные отношения на работе чем-то неподобающим, - согласилась его жена. – Твоему Галени, однако, это не грозит. Женщин в ваших казармах не появится еще много лет, раз вы и уроженцев другой планеты только-только решились принимать на службу.
- Верно. Он почти три года прекрасно держался, считается одним из лучших курсантов. Не хотелось бы его потерять сейчас. - Эйрел сделал паузу, размышляя, и закончил: - Галени уже взрослый человек. Вряд ли он позволит себе сорваться на несдержанность с кем-нибудь, кроме меня. А это, - усмехнулся он, - можно расценивать как жест в каком-то смысле большой близости. Что может быть ближе доверия?
