"Утро после свадьбы"

Как всегда по утрам, во всём был виноват будильник. И мерзкая привычка заводить его вечером на автомате – пьяным ли трезвым, на Барраяре, на Земле или на Цетаганде – капитан Айвен Форпатрил всегда заводил будильник, и точка, даже если не мог потом припомнить – при каких обстоятельствах это делал. «Всегда заводи будильник, Айвен, если уж твои внутренние часы не работают» - твердила ему с детства мадам мать. Это было не совсем точно - внутренние часы капитана Форпатрила тикали исправно, но кто-то там, наверху, постоянно переводил их на час назад, а шишки доставались Айвену. Вот и этим утром – проснувшись от назойливого писка наручных часов, Айвен застонал, вслепую нажал на кнопку, перевернулся на бок и, обняв подушку, приготовился вновь ускользнуть в объятия Морфея… если бы подушка не простонала согласно в ответ.

- Да, Айвен, о чёрт, да! – собственно сказала подушка хриплым баритоном, и полезла целоваться. Но даже это не насторожило полусонного Айвена, в его не слишком обширной – что бы там не кудахтали светские кумушки, но демографическую гендерную вилку никуда не денешь! – так вот, в его не слишком обширной донжуанской практике девицы поутру не всегда являли взору пленительную картину вечернего всеоружия, голос из соловьиного сопрано превращался в хриплое похмельное карканье, макияж размазывался, локоны распрямлялись, поэтому мудрый Айвен, не открывая глаз, попытался на ощупь проверить свои шансы на маленький утренний повтор, немного напрягало то, что он не помнит имени своей покладистой ночной подруги, но сама её покладистость дарила надежду на… Надежда ощутимо ткнулась ему в бедро.

- Мама дорогая! – завопил Айвен и попытался вскочить с постели.

- Не ори, ради бога, ещё услышит! – зашипел Бай Форратьер, наваливаясь сверху всем телом и зажимая рукой орущий рот. Взгляд Айвена панически метался по стенам – знакомая гостевая спальня, почти его собственная, в особняке Форкосиганов, косые солнечные полоски сквозь жалюзи, детали одежды, разбросанные по деталям интерьера, один из вездесущих котят кошки Царапки, свернувшийся на его, Айвена, парадном мундире… Айвен застонал – медленно, с садистической яркостью возвращалась память. Императорская свадьба, праздничный приём, пятый бокал пунша, Байерли Форратьер, который, отводя глаза, намекает, что его, Айвена, собственная матушка, леди Элис Форпатрил, не просто леди, а леди… ну, по меньшёй мере полковник, уж если начальствует над тайным агентом СБ ранга Р-8 Байерли Форратьером.

- Она за две комнаты от нас! - сбивчиво зашептал Бай, - Молчи, Айвен, если не хочешь моей смерти! Не хочешь ведь?

- Не знаю, - пробубнил Айвен в жёсткую Баеву ладонь. Память вернулась не полностью.

- Ох! – сказал Бай обречённо и уронил голову ему на плечо. То, как привычно он это сделал, заставило Айвена сглотнуть пересохшим горлом.

- Что вчера было? – спросил он, ещё надеясь, что их просто разместились в одной комнате из-за невиданного наплыва гостей.

- Была императорская свадьба…

Ага, надейся! И в одной кровати!

- Ты… ты меня просто в угол загнал, Айвен, кой чёрт дернул тебя задавать все эти вопросы?..

Нет, нет, нет!...

- И если ответы тебе не понравились, то я не виноват!

А кому понравится известие, что твоя мамочка – полковник СБ, а тебя с месяц водил за нос паршивый денди Форратьер?

- Но уж совсем бестактно с твоей стороны было так напиваться! Тоже мне – трагедия!

А потом…

- А потом – я же не мог бросить тебя в таком состоянии, и все слуги были заняты!

И раздеться мы друг другу тоже помогали, потому что все слуги были заняты?

- Твоя матушка, прошу заметить, может разжаловать меня в рядовые, а я живу исключительно на жалование… ну и за счёт покера, но это не для протокола!

Ублюдок откровенно издевался над ним, коричневые глаза в густых коротких ресницах – никакой осыпавшейся туши ради разнообразия! – щурились в смешливых морщинках, тонкие разгоревшиеся губы подрагивали. На шее, чуть ниже коротко, волосок к волоску подстриженных чёрных волос, Айвен увидел засос и в панике отвёл глаза.

- Я этого н-не делал! Я не помню! – заикаясь, пробормотал он, вне себя от смущения. Его надежда на «утром по-быстрому» упрямо не желала исчезать, хуже того – один взгляд на синеватое пятно на смуглой тонкой коже Форратьера сотворил с этой надеждой нечто невообразимое.

- Увы! – Бай поднял одну бровь и сокрушённо покачал головой.

- Я… О чёрт, я приношу свои извинения, если я… - забормотал Айвен, его девушки, кстати, всегда только девушки, вечно устраивали истерики из-за синяков, засосов, забытых имён и помятых юбок… особенно если были замужним дамами.

- Айвен… - Байерли Форратьер смотрел на него с насмешливым сожалением, а потом прямо-таки огорошил проницательностью, - не старайся так, я не дама. С парнями проще, поверь!

- Откуда мне знать! – не подумав, ляпнул Айвен, - в Академии я…

Он закрыл рот, но было поздно.

- Я знаю, успокойся! – Бай пожал плечами, - парни в Академии заключали пари – кому достанется Красавчик Форпатрил…

- Ты тоже на кого-то ставил? – недобро перебил Айвен, заливаясь пунцовым румянцем.

- …и я знаю, что никому, поскольку принимал ставки, - продолжил Бай, как ни в чём не бывало, - кстати, адресок того кшатрийского сенсея-каратиста тебе подкинул я.

- Ты? – тупо повторил Айвен.

- Ну да. Видишь ли, чем больше ты сопротивлялся, тем больше жеребцов рвалось принять участие в заезде, - хладнокровно пояснил Бай, - а я брал десять процентов с каждой ставки.

- Ублюдок! – сказал Айвен для порядка. Он знал о пари, и, даже если бы и был не прочь кому-либо достаться, то не собирался делать это под пристальным наблюдением всей Академии. Занятия у сенсея позволили ему без страха ходить ночью в академический туалет, спокойно мыться в академическом душе и без проблем переодеваться в академических раздевалках, но всё равно он вздохнул с облегчением, получив диплом и новенькие лейтенантские нашивки. Будь они прокляты, эти закрытые заведения для мальчиков! Майлз, похоже, даже не понял – как ему повезло… Майлз! О боже! Майлз и… и все вообще, включая императора! Аристократическая половина Форрабар-Султана была на августейшем свадебном приёме, половина попроще высыпала на уличные гуляния…

- Кто-нибудь видел, как я… как мы… - о боже, до чего трудно сформулировать то, чего не помнишь!

- Как мы уходили с приёма в обнимку? Многие, - спокойно ответил Бай и потянулся, удобно разместив среди подушек длинное худощавое тело. Айвен сглотнул и отвел глаза. Дура-надежда не желала успокаиваться, а надежда Бая, которую он в своём форратьеровском бесстыдстве не счёл нужным прикрыть даже простынкой, грозно налилась кровью и стояла на полвторого. Айвен бухнулся на живот, помогло мало, но когда уткнёшься лицом в подушку, то ничего, кроме подушки, не видишь, а это стратегически верный ход в его ситуации.

- Я был пьян, - сказал он суровой полотняной наволочке Форкосиганов, - я был пьян, и потом, все эти интриги, откровения, твоя кузина Донна, то есть, я хотел сказать, нынешний граф… Майлз и его вдовушка… девчонки Куделок, уплывающие из-под носа, свадьбы-помолвки… я же почти решил остепениться! – проскулил он покаянно наволочке тёти Корделии..

- О, - сказали у него над головой после задумчивой паузы, - немного неожиданно, но я очень рад, что ты решил остепениться именно со мной, Айвен, старина… Я думаю, с лёгкой руки Доно, в бетанской медицине найдётся что-нибудь…

- Заткнись! – рявкнул Айвен, вскидывая голову и мгновенно переходя от похмельной жалости к себе к неубедительной, тоскливой какой-то злости. На себя. Так ему и надо, прохлопал всё на свете, напился на свадьбе императора, потерял репутацию и стыд, и теперь валяется голый, со стояком, в постели с этой развратной эсбэшной ехидной Форратьером…

- Э… А ты заткни меня! – по-школярски ответила ехидна возбуждённым, неровным, совсем не ехидным голосом, а потом к Айвену прижалось горячее ехиднино тело, он сопротивлялся, он пробовал отбиться, он даже применил какой-то чудо-приём чудо-сенсея, и Бай был повержен, о, как охотно он дал себя победить, смять, распластать на перекрученных полотняных простынях, его рот отдавал вчерашним перегаром и кровью из разбитой губы, никакой помады, и Айвен не мог упиться, надышаться этим вкусом, ощущением укрощённой, хлёсткой силы под губами и ладонями, злость испарилась, как по волшебству, зато вернулась память, тело вспомнило удовольствие, вспомнило, что делал с ним Бай тогда и сейчас, что он сам делал с Баем, ненасытно, жёстко, не боясь сломать или оскорбить, это было почти дракой – сцепившись, кубарем по постели, захваты до синяков, кровь и сладость во рту, сильная ладонь Бая у него на члене, он сам, его пальцы на тугих обжигающих яйцах Бая, и глубже, дальше, в тесноту, в скользкую с ночи влажность и жар, Бай ерзает, стараясь податься ближе, глухо стонет, зубами прихватив запястье Айвена, потом изворачивается, едва не вывихнув плечо, и Айвен вставляет ему с коротким, взахлёб выдохом, это… это так сильно и здорово, что у него темнеет в глазах, он почти в обмороке от удовольствия, но бедра двигаются сами, губы присосались к смуглому загривку Форратьера, шея под волосами неожиданно нежная и – Айвен поклясться готов! – сладкая на вкус, он не может от неё оторваться, даже когда кончает, вжимая ладонь в измазанный спермой живот Бая, чувствуя свои толчки внутри него. Бай лежит под ним неподвижно, тяжело дыша и вздрагивая, Айвен выходит из него, скатывается с горячего, скользкого, расслабленного тела, он сам покрыт потом, как будто из душа вышел, он хочет сказать что-то, он привык отвешивать комплименты после – «ты была прекрасна, милая!» или «это потрясающе!» - но язык не поворачивается, как там говорил Бай – с парнями проще? Он молча сжимает влажное плечо Форратьера и, пошатываясь, идёт к бару, наливает и жадно выхлёбывает стакан воды... оборачивается, швыряет в сторону постели нераспечатанную пластиковую бутылку.

- Спасибо! – хрипло раздаётся из хаоса подушек и простынь. Айвен улыбается и наливает себе второй стакан, белое вино. А Байерли Форратьер смотрит на его широкую блестящую спину, короткие влажные кудри, длинные ноги бегуна и штабного танцора, узкую подтянутую задницу с пятном солнечного света поверх красноватых следов его, Бая, пальцев, и спрашивает - прежний, ироничный тон денди Форратьера, вот только язык слегка заплетается и шалая радость перехлёстывает через край:

- Так что ты там говорил насчёт того, чтобы остепениться, Айвен, старина? Я открыт… для предложений.