"ПРАВДУ, И ТОЛЬКО ПРАВДУ"

В засаду лейтенант СБ Майлз Форкосиган попал в родном доме, у самой лифтовой шахты.

- На сегодня ваши занятия окончены? - Мать неожиданно перехватила Майлза, крепко взяв под локоть. Дневной наряд форессы, увы, не выдавал свою обладательницу при приближении шелестом юбок. Да и, если честно, в нынешнем раздосадованном состоянии Майлз не заметил бы и цетагандийского десанта на крышу особняка.

- Вроде бы, - вздохнул он. Очевидное отрицать смысла не было: их спор с Марком и так вышел слишком громким. Привычку Эйрела Форкосигана в раздражении понижать голос до шепота, к сожалению, не унаследовал ни один из сыновей. И добро бы причина стоила этого ора...

Он же сам попросил Марка поэкзаменовать его на предмет пробелов в памяти, вещи неприятной и подсознательно стыдной, в которой он не мог бы довериться больше никому. В этот раз Марк начал гонять его по вопросам барраярского права, добросовестно подглядывая в кодекс, подмечая любую заминку и поправляя каждую оговорку с занудством педанта, и Майлз сам не понял, с чего он сорвался, обвинив того в придирках и незнании предмета.

- Значит, ты в силах уделить мне четверть часа, - сказала графиня решительно. - Пойдем. Кофе ты можешь выпить и у меня.

Отговориться делами не было никакой возможности. Лейтенант Форкосиган находился сейчас в отпуске по болезни, бесцельно слоняясь меж стен родного дома до прохождения медкомиссии, которая наконец-то признает его годным после криовоскрешения и отправит подальше от Барраяра, к преданным и не оспаривающим его авторитета дендарийцам.

А кофе и вправду был бы хорошей идей.

- Я так поняла, Марк загонял тебя вопросами? - уточнила графиня риторически, доставая из стенного бара кофеварку. Даже по прошествии трех десятков лет на Барраяре ей всегда было удобнее обслуживать себя самой, чем гонять по хозяйственным поручениями многочисленных слуг дома. Ей-то никто не посмеет выговорить за излишний демократизм укоризненным взглядом.

- По-моему, у него некстати прорезался спортивный азарт, - буркнул Майлз и отгородился кружкой.

- Я никогда не видела прежде, чтобы ты выходил из себя, когда у тебя что-то не получается. - Мать расправила юбку и уселась в свое любимое кресло, удобно и с явным намерением не покидать его прежде, чем разговор расставит все точки над i.

- Все когда-нибудь случается в первый раз, - неловко отшутился он.

- Этот конкретный раз был лишним, - сказала графиня Корделия непреклонно. - Не думаю, что ты действительно хотел поссориться с Марком, но выглядело это именно так.

- Мы просто притираемся друг к другу, - попытался объяснить Майлз. - Я же не знаю его с детства, как, скажем, Айвена...

С другим это объяснение прошло бы, но мать только парировала:
- И не можешь им вечно командовать так же, как Айвеном, да?

Фирменная манера графини - выворачивать наизнанку любую неосторожную реплику... и все равно говорить правду.

- Это ты Марка от меня защищаешь? - запоздало спохватился Майлз. Под ложечкой у него екнуло. Синдромом курицы-наседки графиня Форкосиган не страдала никогда, но вот ее представления о справедливости, воплощенные в жизнь, обладали убойной силой.

- Нет, - мать мотнула головой и досадливо смахнула со лба выскользнувшую из-под заколки прядь волос. - Вы уже оба достаточно большие мальчики, чтобы мне не приходилось вас разнимать. Из вас двоих помощь нужна скорее тебе.

Неутешительный вывод. И первый предупредительный выстрел перед тем, как интенсивность материнской заботы на один квадратный метр комнаты приобретет плотность залпового огня.

- Ты меня недооцениваешь. - Майлз улыбнулся радушно и фальшиво, не уверенный до конца, обманет ли эта улыбка хоть кого-то, а тем более мать ее с бетанским рентгеном в глазах. - До меня прекрасно дошло, что я вспылил как дурак. Мы с Марком поговорим. Такое уже случалось, и он на меня не злился.

- Верю. - Корделия кивнула. - Это ты злишься на него.

Майлз приподнял бровь. К его сожалению, мать этот актерский этюд проигнорировала. Как всегда, намекам она предпочитала прямо и ясно сказанное вслух и не понимала иной постановки дел в откровенном разговоре.

- После того как он нас всех спас? Да я ему по гроб жизни благодарен.

- Может, за это ты и злишься, дорогой? - Мать улыбнулась, сводя сказанное как бы к шутке. - Ты всегда говорил, что эффектные спасения - это твоя специальность.

- Семейная, если начинать отсчет с вас с отцом, - быстро открестился Майлз, вспомнив фамильную историю. - И Марк ее подхватил. Неожиданно и эффективно. - Он помолчал и честно добавил. - Ужас и восхищение в одном флаконе, неясно, чего больше. Зато я наконец-то понял, отчего мой шеф Иллиан то и дело принимается бегать по потолку.

- Саймон заслужил отпуск, а то у него совсем испортится характер, - усмехнулась графиня чему-то своему. - А у тебя уже испортился. Возвращаясь к теме нашей беседы.

- Побочные последствия криозаморозки, - признал Майлз неохотно, надеясь, что это не сочтут за жалобу. - Я чересчур волнуюсь по поводу дырок в собственной голове. Когда я с этим разберусь, моему дружелюбному обаянию позавидует Айвен.

- Какое отношение имеет криозаморозка к тому, что ты ревнуешь? - удивилась Корделия, отламывая краешек от миндального печенья. Конечно же, треск сухого теста был единственной причиной того, что Майлз слегка вздрогнул.

- Я не ревную, - быстро ответил он.

- Как скажешь, дорогой, - графиня усмехнулась, почти хищно. - Я прекрасно вижу, что ты не ревнуешь, и даже могу сказать, из-за чего. Как это говорится... наши недостатки есть оборотная сторона наших достоинств?

Чем активнее Майлз примется спорить, тем сильнее уверится его бетанка-мать, что она попала в точку. Это он знал твердо.

Он постарался по возможности расслабиться в кресле, уперся локтями в подлокотники, фыркнул и произнес самым своим небрежным тоном:
- Предположим - чисто теоретически - ты меня заинтриговала, мама. И я хочу услышать, что такой за кладезь достоинств заставляет меня ревновать к родному брату.

"- Клон. - Нет, брат!", прошелестело в памяти эхом. Хорошо, что у Майлза есть младший брат. Хорошо, но... боже, как это сложно. Пожалуй, Майлз прежде идеализировал братские взаимоотношения.

- Смотри. Ты любишь и умеешь достигать невозможного. Гордости и амбиций у тебя всегда хватало на двоих таких, как ты, да еще бы Грегору осталось, - безмятежно отметила она. - Ты никогда не просил в подарок то, что мог заслужить. Уважение окружающих, доверие императора, нашу с отцом гордость за тебя, свою форму... Ты из кожи вон стремился доказать, что достоин этого, и доказал. Так?

Майлз недоумевающе кивнул. Зачем говорить об очевидном?

- А Марк, - продолжила Корделия, опуская чашечку на блюдце, - появился здесь гол как сокол, перепуганный, в ошметках самолюбия и в куртке с твоего плеча. И все, что ты зарабатывал годами, получил авансом. Это обидно, правда, сын?

Майлз возмущенно открыл рот... Нет, не так. Майлз хватал ртом воздух, восстанавливая дыхание после пропущенного удара под дых. Хуже всего было то, что с половиной сказанного он готов был согласиться.

- Ты что, считаешь, я Марку завидую? - выговорил он с обидой. - Хорошего же ты обо мне мнения!

- Все не настолько плохо, - утешила его мать. - С тобой случилась самая обычная вещь, Майлз. Братская ревность. Просто большинство народу учатся справляться с нею лет в пять-семь. А на тебя она напала лишь сейчас. Переболеть детским кризисом на третьем десятке так же мучительно, как взрослому подхватить эту, как ее... - бетанка Корделия наморщила лоб, перебирая в памяти знакомые ей лишь в теории болезни, - а, ветрянку! Но я предпочла бы, чтобы ты ее перенес в полном осознании того, что именно с тобою творится.

Майлз хотел было броситься в спор, но, подумав, решил, что это не самая лучшая идея. Братская ревность? Хм. Ну да, Марку бы стоило иногда помнить, что он младший брат. Потому что сейчас из него получился умный, язвительный, вечно отставивающий свою правоту тип... вроде того, какого Майлз привык видеть по утрам в зеркале, пока брился. Интересно, насколько невыносимым он кажется самому Марку? Майлз-то получил только нового родственника, а Марк вместе с ним - и весь в Барраяр в придачу...

- По-моему, ты обобщаешь, мама, - Майлз с трудом восстановил порушенные вражеским штурмом оборонительные порядки, но мысленно пообещал себе хорошенько подумать над сказанным. И, может, даже перевоспитаться. - Просто... нам с Марком нужно время привыкнуть друг к другу.

- Пожалуй, - согласилась графиня Корделия, ставя точку и не добивая противника по спору вконец. - Кстати, Марк не намерен обосноваться на Барраяре надолго, так что не слишком с этим затягивай. Он собирался ехать с нами...

- Насчет Зергияра уже решено? - Майлз не меньше обрадовался возможности перевести разговор со своей персоны, чем свежим новостям. - Теперь это твоя проблема, мама?

- Практически. - Корделия улыбнулась. - Мужчины взялись за меня вместе. Твой отец был очень убедителен, когда рассказывал, что за жалкое прозябание ожидает политика и стратега на пенсии... хотя я подозреваю, что дело просто в том, что он никогда толком не отдыхал. А Грегор не нашел ничего лучше, чем соблазнять меня государственной должностью. Вице-королева, подумать только. - Недовольства в ее голосе не слышалось.

Майлз, который с утра волей-неволей натаскался в барраярской юриспруденции, только присвистнул: - Женщина на посту, требующем государственной присяги? Похоже, Грегор решил создать прецедент, понимая, что тебе возражать мало кто рискнет.

- Вот именно. - Корделия воздела палец и усмехнулась. - И почему бы это? Три десятка лет я веду благонравную жизнь барраярской леди, не вмешиваюсь в политику, со мною даже родные дети, и те спорят...

- С тобой поспоришь... - честно усмехнулся Майлз и устроился поудобнее, приготовившись слушать увлеченный рассказ матери о перспективах освоения третьей планеты. Это было действительно интересно, но окончательно отвлечься на новую тему разговора ему мешала одна, глубоко засевшая, мысль...

Он никогда, ни минуты не сомневался в том, что мать его любит. Но... Корделия была странной даже по бетанским меркам: прямой, сильной и всегда ожидающей проявления не меньшей силы от равных себе. Он не удивился бы, получив от нее на день рождения красиво перевязанную коробочку с надписью "великое испытание" на крышке. И уважение, которое это обращение означало, всегда ласкало "эго" Майлза куда сильнее, чем традиционные материнские нежности. Под это дело можно было стерпеть и выговор, тем более что мать, как обычно, оказалась права.

И все же втайне ему сейчас очень хотелось, чтобы кто-нибудь подул на его ушибленное самолюбие и поцеловал.