|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
– Сжечь приношение? – Галени попытался опереться о спинку складного стула, но тот угрожающе пошатнулся, и Дув поспешно выпрямился. Он посмотрел на Майлза и потер глаза, которые покраснели от дыма и недосыпа. – Ты серьезно?
– Я схожу с тобой, если хочешь, – ответил тот.
Окружающий хаос затруднял любые попытки думать.
– Я должен быть подать документы на перевод в сектор IV, когда узнал, что сюда собираешься, даже без твоего чертового флота. Посмотри, во что все превратилось!
– Поэтому ты должен отсюда уехать, – здраво ответил Майлз. – И все не так плохо. Зато с контрабандой оружия покончено.
– И со зданием департамента - тоже, – рявкнул Галени. – Чудом обошлось без жертв.
– Эвакуация прошла безупречно, – сказал Майлз. – Ты их очень хорошо вымуштровал.
Галени хмыкнул и машинально потянулся к комм-пульту, но уперся только во временную конструкцию, которая служила ему сейчас столом.
– Я хочу обратно свой кабинет, – пробормотал он.
– Не могу поверить, что ты не сжигал приношение, – Майлз благоразумно сменил тему.
– Я не барраярец, – выдавил Галени сквозь стиснутые зубы. – Я не занимаюсь… вашими религиозными практиками, или как вы это называете.
– Культ предков, – ответил Майлз. – Думаю, на самом деле это скорее обычай, чем религия. – Он откинулся на спинку, умудряясь делать вид, что на складном стуле ему совершенно удобно, хотя стул – отметил Галени – был для него явно велик. – Это… важно. Особенно для людей, которые умерли насильственной смертью.
Галени уставился в пол и в конце концов произнес:
– У нас хватает сложностей и без того, чтобы вспоминать, что мою тетю убили во время Бойни.
Майлз понимающе кивнул
– Все ведь знают, кто ты. Они поймут. И это поможет связать твое… твою барраярскую половину с комаррской.
– Чья бы корова мычала.
От этого комментария Майлз вздрогнул.
– Ни та, ни другая твоя половина ни для кого не секрет. Пошли. У меня с собой есть набор для приношения - жаровня и благовония, до мемориала ехать недолго, и со вчерашнего вечера мы совершенно точно постились.
– Это потому что мы всю ночь гонялись за контрабандистами, – кисло уточнил Галени. Он вздохнул. Пока здесь все не разберут, делать нечего, а им обоим пора в увольнительную. – Придется оцепить и проверить территорию, раз ты туда пойдешь, – добавил он, осознав, что лорд Майлз Форкосиган собирается посетить Мемориал Бойни. – Какое счастье, что это не публичная акция, иначе за полицейским кордоном стояла бы толпа возмущенных граждан, плюс журналисты устроили бы представление века. – Он вздохнул. – Я свяжусь со службой безопасности купола.
– А, да. – Майлз задумался. – Значит, ты идешь?
Кто-то с грохотом уронил коробку дисков – Галени поморщился.
– Да, пойду.
Майлз пошел за своим набором, пока Галени общался с СБ купола и, после недолгих раздумий, с пожарниками. Он не хотел попасть в неприятности из-за незаконного разведения костра в пределах купола, плюс, не то чтобы барраярцы регулярно сжигали поминальные приношения у мемориала. Через десять минут они встретились у машины Галени, и молчаливый сержант из СБ сел за руль.
Расположившись на мягком заднем сиденье, Галени попытался расслабиться, но адреналин от их ночных приключений еще не выветрился, поэтому ничего не вышло.
– Ты хорошо знал свою тетю? – спросил Майлз через некоторое время.
– Мне было четыре, – парировал Галени. – Насколько хорошо можно знать человека в четыре года? – С этим вопросом в его памяти снова всплыли бесконечные часы собеседований перед поступлением на службу, когда каждый аспект его жизни разглядывали под микроскопом офицеры СБ со стальными взглядами, уверенные, что сын террориста может пытаться внедриться в барраярскую армию только по одной причине. Но Майлз – лучше не думать о нем как о Форкосигане, учитывая обстоятельства – задавал вопросы из дружелюбия, а не подозрительности. Поэтому Галени ответил то, что никогда не говорил на собеседовании: – В то утро она приходила на мой день рождения. Подарила мне собаку-робота. И ушла на переговоры в Сенат.
Майлз глубоко вздохнул и договорил:
– … А потом мы начали наземную атаку, захватили Сенат и собрали всех сенаторов на том стадионе. – Он помолчал. – А потом пришел приказ по каналу моего отца: убить их всех.
Оба затихли, и Галени подумал об уродстве истории. Существует множество событий, подобных Солтисской Бойне, на каждой планете, в каждую эпоху. Наверное, глупо надеяться на то, что своим уходом в политику Галени поможет избежать ее повторения. У него дурная карма. Может, его усилия приведут только к ухудшению ситуации, такое тоже уже не раз было. Никому не удавалось построить политическую карьеру и остаться чистеньким. С другой стороны, у него руки и так в крови.
Галени понял, что Майлз уже некоторое время искоса его разглядывает. Через некоторое время он заметил:
– Знаешь, он не отдавал тот приказ.
Майлз действительно думал, что он об этом размышлял? И думал, что его посчитают надежным свидетелем? Галени слабо улыбнулся:
– Я часто спорил об этом с отцом. Ну, я его подзуживал. Говорил: возможно, адмирал не отдавал приказ, у нас нет доказательств - и отец начинал кричать и беситься. Но однажды он сказал: неважно, адмирал Форкосиган отдал ли тот приказ или какой-нибудь барраярец из его подчиненных; это означает, что он виновен в любом случае, и весь Барраяр вместе с ним. – Галени вздохнул. – Потом я вывернул этот аргумент наизнанку. Мне неважно, кто приказал устроить бойню. Она произошла, барраярец отдал приказ, и единственный способ для нас рассчитывать на стабильное будущее – примириться с этим фактом и стремиться к миру.
– О. Извини… Я думал…
– Все нормально.
Остаток пути до мемориала они провели в тишине – и Галени был за это очень благодарен. Майлз, должно быть, тоже очень устал, но выглядел, как всегда, энергичным. Машина выехала из тоннеля, прокатилась по тихим утренним улицам и остановилась недалеко от мемориала. Галени вышел, потянулся, выпрамляя спину. Интересно, сколько синяков он получил в результате того падения?
– Сюда, пожалуйста, капитан Галени. Лейтенант Форкосиган. – Галени вроде уловил какой-то нюанс в голосе охранника, но так и не понял, тот не одобряет: его появление здесь или присутствие Форкосигана. Они вышли на площадь, где находился мемориал. Галени часто здесь бывал, еще до возведения памятника. Это было запрещено в первые годы после барраярской оккупации – завоевания, поправил себя Галени, – но он был среди тех, кто оставлял цветы, венки, еду и плакаты. Эти подношения всегда исчезали к утру, их уносили солдаты, но на следующий день появлялись новые. А затем, в первый год регентства, колониальное правительство внезапно изменило свою позицию и разрешило жителям Солстиса построить Монумент Бойни.
Это была колонна из местной вулканической породы, на которой было выбито короткое, бесстрастное описание бойни и список имен погибших. В свое время состоялись нелицеприятные дебаты между представителями различных религиозных общин, которые хотели видеть свои символы на стеле; сторонники сопротивления хотели выбить там свои лозунги и имена барраярцев, замешанных в резне. Но, в конце концов, простота и благоразумие пересилили. Не было ничего необычного в безлюдности этого места в столь ранний час, но Галени видел офицеров СБ у входов, преграждавших путь любому, кто мог бы увидеть здесь сына Мясника.
Майлз отступил на несколько метров и молча разглядывал памятник. Галени наблюдал на ним, но, о чем бы тот ни думал, по его лицу мыслей было не прочесть. Дув нашел взглядом имя своей тети – он не мог прочесть его с такого расстояния, но знал, где оно выбито.
– Ты знаешь, как это делается? – спросил Майлз неожиданно робко.
– Я изучал ваши обычаи, – ответил Галени. Он ни разу не участвовал в такой церемонии, но проведя несколько дней запертым с Майлзом в одной камере (не говоря уже о кошмарном вечере, когда они вдвоем гонялись и убегали от контрабандистов), Дув не чувствовал себя неуютно в его компании.
– Мне нужно отрезать прядь волос, да?
Майлз посмотрел на его армейскую стрижку.
– Если сумеешь.
Он достал небольшую бронзовую жаровню, треножник, бутылочку воспламеняющейся жидкости и свернутый бумажный пакетик, в котором оказался резко пахнущий ароматический порошок. Галени снял с пояса нож и попытался отрезать прядь волос, не сняв с себя при этом скальп.
– Дай я, – сказал Майлз. После секундной заминки Галени наклонился, чтобы Майлз мог дотянуться до его головы. Майлз сунул в чашу клочок волос вместе с фимиамом и полил все жидкостью для разведения огня.
– Мне тоже отрежь, – попросил Майлз и через мгновенье добавил: – Если не возражаешь.
Галени медлил, вспоминая, что он читал о приношениях и о том, кто мог и должен был в них участвовать. В антропологической литературе описывались курьезные случаи ссор из-за того, чьи волосы можно смешивать, кого не допускать на церемонию, чьи волосы считаются благородным подношением… Все это было чуждо Галени, но, очевидно, очень важно для барраярцев.
И это кое-что значит, если лорд Майлз Форкосиган участвует в возжигании для его тети. В ответ он взял нож, аккуратно срезал клочок волос с головы Майлза и бросил их в жаровню. Тот кивнул.
– Вы сжигаете что-нибудь, кроме волос? – с любопытством спросил Галени.
– Иногда. Я сжег копию своего офицерского патента на могиле деда. Это… Думаю, это похоже на последнее слово.
Галени заставил себя не смотреть на Майлза, потому что в последней фразе прозвучала нещадная, разоблачающая того откровенность.
– Ясно, – ответил Галени. Ему нечего быть сказать тете Ребекке, кроме собственно подношения. После смерти отца он разузнал, каких политических взглядов она придерживалась, и обнаружил, что она выступала за договор с Барраяром еще до вторжения. Отец всегда говорил о тете как о мученице сопротивления, причине продолжать их борьбу за свободу, но чем больше Галени изучал ее позицию, тем больше убеждался, что тетя Ребекка никогда не стала бы участвовать в террористических акциях. Она бы, возможно, одобрила его участие в этой барраярской церемонии.
Майлз еще раз порылся в своей сумке и извлек из нее тонкую свечку и зажигалку.
– Ты должен поджечь подношение, – сказал он. – Вот, держи. – Он зажег свечку, передал ее Галени и тактично отошел на несколько шагов. Галени понял: вероятно, Майлзу неплохо удавались тихие секретные операции, ничуть не хуже фейерверков со взрывами и беготней окружающих по потолку. Он подумал, что ему не нужно уединения, которое потребовалось бы любому барраярцу, у него не было инстинктивного знания, что делать на такой церемонии. С другой стороны, он не чувствовал отвращения к самой идее приношения, как положено комаррцу. Странный, но не самый неприятный способ поминать мертвых. Особенно по сравнению с тем, каким образом память тети почтил его отец.
Галени поднял свечу повыше. Ветерка как такового под куполами не было. Наверное, барраярцы, зажигая приношение у себя на планете, постоянно боролись с ветрами и осадками. Дув опустился на колени, поднес свечу к чаше и глядел, как занялось ее содержимое. Почти сразу поднялась струйка благовоний, и через секунду вспыхнули волосы.
Пряди горели быстро, но резкий запах, смешанный с ароматом благовоний, висел в воздухе, даже когда все обратилось в пепел. Значили ли эти действия хоть что-нибудь для тети Ребекки, Галени не мог сказать, зато чувствовал, как внутри зарождается понимание, почему эта церемония так важна для барраярцев. Сидя на пятках, он следил за потухающими углями на дне чаши, темнеющими до бордового. Потом у него без сомнения все будет болеть, но его мозг наконец-то расслабился. Может быть, подумал Галени, позже он сделает копию своего офицерского патента и сожжет еще одно приношение: на этот раз для отца.