|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
1.
Серый конь неспешно трусил по дороге, ведущей к поместью Форратьеров; всадник не подгонял его, погруженный в раздумья. Светило весеннее солнышко; воздух был напоен острым запахом юной травки, плодородной земли, едва распустившихся клейких листиков растущих вдоль дороги тополей – окрестности имения какой-то древний Форратьер, блеснув фамильной оригинальностью, засадил земными растениями.
Покачиваясь в седле, Эйрел Форкосиган вспоминал.
Запах зелени... Ее запах. Молодой, острый, такой, как бывает у недолговечных первоцветов – нарциссов, гиацинтов – одуряющий, почти животный в своей резкости.
Солнце-то припекает... Ей вечно было жарко. У нее всегда выбивались из прически черные пряди, закручивающиеся, словно усики вьющихся растений, неподвластные заколкам и шпилькам. Она не брила волоски на предплечьях и ногах. Ей только что исполнилось 18.
*
"Уф, жарко!" Изабель содрала с себя свадебное платье, обдав его волной пряного влажного жара. Он успел только резко вдохнуть – она грянулась перед ним на колени, и маленькие горячие ручки, глубокий влажный рот...
Так в первую свадебную ночь он получил первый сексуальный опыт, хотя и не совсем такой, на который рассчитывал.
- Не хочу, - ответила она часом позже. – Мне будет больно.
"Все Форратьеры трусы и неженки" – усмехнулся он про себя в тот раз и уснул, довольный.
*
Поженились они по сговору родителей, толком не зная друг друга. Она пришлась ему по сердцу: маленькая и ладная. Ему не очень-то нравились фор-невесты, высящиеся над ним на каблуках. Фигурка Изабель была такой хрупкой, изысканной. Черты лица мелковаты, но глаза красивые.
Изабель Форратьер выросла в фамильном замке. Ее мать была слаба здоровьем; граф-отец семейства - занят делами вверенной его попечению территории. Оба справедливо рассчитывали, что сыновья, как и положено форам, получат воспитание в военной школе. Судьба единственной дочери была решена заранее, и самым благоприятным образом. Так что пятеро погодков росли такими же дикими, как дети местных горцев, разве что босиком не бегали. На долю Изабель досталось домашнее образование, заключавшееся – Эйрел мог поспорить – исключительно в чтении замшелой библиотеки покойного двоюродного деда-мизантропа. Какие там манеры и фортепиано - она и танцевать-то не умела. "Если ты меня поучишь," – приняла она тогда его приглашение и вцепилась в протянутую руку.
Все начиналось так красиво. Хотя ему следовало заподозрить недоброе уже тогда, когда он склонился к ней в центре свадебного круга, а она закинула руки ему за шею с такой готовностью, и он встретил жадный рот, почувствовал гладкие острые зубки.
*
"Это МОИ романы, - серьезно пояснила она через месяц после свадьбы, указывая на ящик с рухлядью, который принесли в спальню, как самую дорогую хозяйке часть приданого. Ее! Кто бы сомневался! Книги были ветхие, зачитанные до того, что рассыпались в руках, местами засаленные, местами покоробившиеся. Они выглядели так, будто с самого рождения Изабель делили с ней стол и ложе. Мелькнули незнакомые фамилии, надо полагать, еще земные: Миллер, Анаис Нин, Олдос Хаксли. Эйрел брезгливо взял в руки лишенного переплета монстра (на титульном листе красовалось "Ada or Ardour" и пятно. Раскрыл наугад, прочел пару фраз.
- Тебе будет неинтересно, - сказала Изабель, ревниво за ним следившая.
Он захлопнул книгу. Конечно, ему неинтересны такие пакости, черт раздери этого древнего похабника Nabokov.
*
Она была не очень аккуратна, она не умела вести себя за столом. Она хихикала, и пламенела, и полыхала румянцем. В пылу беседы – которую он тщетно пытался уловить с другой стороны стола – она жестикулировала десертной вилкой, по запястью поползла капля малинового сиропа, она слизнула ее острым розовым язычком, оставляя влажный след на белой коже.
Она его совершенно убила, когда цапнула розочку из белого шоколада, оставленную соседом на тарелке: "Вы ведь не собирались ее есть?"
Посмешище. С какой стороны ни посмотри, она выставляла его посмешищем.
Она была неряха и растяпа. Она затягивала его – туда, во тьму. Как в темную засасывающую воронку. Он бросил попытки заставить ее изменить поведение. Все разговоры с ней кончались одинаково. Он не мог преодолеть свою слабость и ненавидел себя за это. С ней бы он справился – тоже мне противник, своенравная девчонка. Он не мог справиться с собой. Он не хотел думать обо всем этом. Все внимание он стал отдавать работе. Благодарной, упорядоченной, предсказуемой. За короткое время он достиг высот, необычных для его возраста. В военных кругах об Эйреле Форкосигане говорили с уважением.
Но только он успевал восстановить душевное равновесие – приходил срок отпуска, и все начиналось снова. Он ничего не мог с собой поделать. Не мог оставить ее в покое, даже когда у нее были месячные, и она бледнела и становилась вялой. Он все время чувствовал себя грязным.
*
Через неделю после свадьбы, в разгаре званого вечера, у нее пошла носом кровь. На весь зал раздался растерянный вопросительный голосок "Джес?"
К мужу, который был вот же, рядом, ей не пришло в голову обратиться.
Они спешно уехали, вызванный врач успокоил его: "Полнокровие. Недомогание, обычное для девицы... простите, молодой женщины". И кажется, странно на него посмотрел.
... Она вырывалась, как бесноватая, повторяя "Нет, не хочу, будет больно". Упорное сопротивление не очень напоминало девичью робость, зато чертовски было похоже на горький опыт. Изнемогая, она коварно затихла и вдруг вонзила зубы ему в шею, так что он инстинктивно отбросил ее ударом, и почувствовал, как по коже побежал клейкий ручеек.
Из носа у нее снова пошла кровь. Он так и остался не уверен, была ли она девственницей, хотя простыни промокли насквозь, и он до сих пор помнил тяжелый железистый запах.
Потом они лежали без движения, грязные, прилипая друг к другу.
- А и правда ничего себе. – вдруг сказала Изабель. Побледневшая, с заострившимися чертами лица, она вдруг показалась очень похожа на брата. – Ты правильно это, я дура была, что боялась. Слушай-ка, надо тебе прижечь, а то загноится...
И она вспорхнула с кровати, порылась на туалетном столике и стала заливать укус каким-то жгучим парфюмом, щебеча о том, как цапнула старшего брата, когда он на каникулы приехал, у него потом месяц руку нарывало. Ее болтовня доносилась до него будто издалека, сквозь блаженное оцепенение. Только сейчас он вспомнил: "...Он отпустил меня, я вырвалась. Но они перекинулись на Джеса: "Раз ее выгораживаешь, тогда давай сам"... Трое на одного, я-то убежала... Я же говорю, Джес всегда меня защищал"...
*
Он ненавидел ее. Он ненавидел себя за то, что, оказываясь рядом с ней, забывал обо всем остальном. Он ненавидел ее за то, что постыдно хотел быть с ней, в ней, круглые сутки. За то, что ей всегда было мало. Он как-то проснулся ночью - кровать заметно покачивалась - и обнаружил, что его жена дрочит самозабвенно, читая при ночнике потрепанную книжку. "Бессонница. – рассеянно сказала Изабель, едва удостоив его взглядом. – Почти каждую ночь вот так просыпаюсь и никак не засну. Ты же знаешь, у нас в семье у всех непорядки с головой."
Он выхватил книгу и отбросил прочь.
- Завтра же прикажу сжечь все это... все эти...
- Их нельзя сжечь. – отвечала Изабель спокойным и даже надменным голосом настоящей графини, только взглядом напоминая загнанного в угол зверька. – Эти книги стоят кучу денег. Это дедово наследство. Джес расстроится.
И тут же схватилась за комм. Эйрел отвлекся от праведного гнева, гадая, куда Джес пошлет сестру, звонящую ему в 4 часа ночи.
- Приезжай забери наши книги... Да, можно и утром наверно... (переспросила: - ведь можно?)
Нажала отбой и задумчиво сказала:
- Зря ты это. Все равно я их знаю наизусть.
*
Он ненавидел ее за то, как она разговаривала с братом. "Джес, миленький" (с другими братьями она не разговаривала вовсе). Ненавидел за то, что, пожив в столице две недели, становился не уверен насчет нее и штабс-капитана **, насчет нее и корнета **, насчет нее и оруженосца **, насчет нее и Джеса. Стоп. Насчет Джеса он был почти уверен. Она же рассказывала, что другие братья вечно ее изводили, а Джес всегда защищал. Да, он ее любимый брат, она может позвонить ему в любой час, он для нее все что угодно сделает. Хорошо, но зачем на нем так виснуть? Неужели он-то не дуреет от ее горячих цепких чуть влажных пальчиков, от щекочущих растрепанных волос? Да, она рассказывала, что они были всегда вдвоем, против трех остальных братьев. Но разве это причина забираться в одно с ним кресло, или к нему на колени?
А Джес, он тоже... Здороваясь, склонялся к ней и целовал, и даже не в щечку, а в висок, и на секунду дольше, чем следовало. Касаясь ее щеки так нежно, будто она была хрупкой драгоценностью - она-то!
*
Как-то он встал ночью и услышал доносящийся из ванной голосок. С кем она болтает по комму, плещась в горячей воде в три пополуночи? Он заглянул в дверь, конечно приоткрытую, услышал: "Знаешь, Джес..." и замер.
- ...Я буду как та фаворитка древне-земного короля, как ее звали... ну, эта маркиза... Ему ведь сколько сейчас, принцу Зергу? Восемь лет? Ну вот, ему исполнится семнадцать, меня представят ему при дворе на приеме в честь Зимнепраздника... ну да, конечно... и тогда я ему скажу: "Каждый раз, когда я вижу тебя, меня обдает жаром любви..." да, как в той книжке... и дальше: "Ни один мужчина не ранил мое сердце так глубоко, как ты; мне кажется, эта рана смертельна..." ой, у меня вода остыла. Ну все? - (чмок в трубку).
Встретив друга назавтра, Эйрел увидел у него под глазами тени, как и у нее – пепельные полукружья, пожарища бессонных ночей. Часто они вот так беседуют? Что она ему рассказывает? Советуется, с кем переспать? Делится впечатлениями? Спрашивает, как совратить восьмилетнего мальчишку? Жалуется, что муж не может больше четырех раз за ночь? В глазах потемнело, горячая волна гнева бросила его к Джесу:
- О чем ты вчера ночью трепался с Изабель?
Он приложил его спиной об стену, сжал горло. Джес не сопротивлялся, только попытался вздохнуть, и когда не смог, смотрел из-под затрепетавших ресниц – будто ждал чего. Чего? Что друг детства его задушит? Эйрела передернуло от этой покорности, он разжал пальцы и отвернулся, избегая взгляда. Словно из черных глаз – ее ли, его ли – на него смотрела одна и та же непонятная засасывающая темнота. Еще чуть ближе и – затянет, и не выпустит назад к свету.
Больше он его не расспрашивал.
*
Он стискивал зубы, когда видел, как только что танцевавший с Изабель мужчина отстраняется с тем же ошалелым выражением на лице, какое он, Эйрел, что заметил в зеркале, когда тащил ее (хихикающую, стиснувшую его руку) вверх по лестнице, в первую попавшуюся пустую темную комнату, где толкнул ее на пол и торопливо, прямо на ковре...
*
А ее подруги! Ее вечные подруги. Поцелуи, объятья, шепот на ушко, смешки за дверью. Они там что, платья примеряют? Черта с два, Изабель равнодушна к нарядам, она забывает вовремя распорядиться о чистке кружев, она является на бал в платье с разошедшимся швом (или он треснул там, в темноте, пока они...)
Она теряет неизвестно где одну бриллиантовую сережку и сует другую ему в карман штанов, "а то и эту потеряю", сует руку ему в штаны на людях, он хватает ее за руку, тащит вверх по лестнице... опять вспоминается пыльный запах ковра, свет из приоткрытой двери, шаги мимо.
По пути домой он отчитает ее, сухо - будто там, в темноте, изверг все соки из своего тела в ее ненасытное лоно.
*
Эйрел спешился и, надеясь немного остыть, зашагал дальше, ведя коня в поводу. Солнце уже клонилось к вечеру, до именья Форратьеров остался час пути. Как-то там Джес? Его не очень удивило, что он получил отпуск по болезни – Джес умел обеспечить себе всяческие льготы и поблажки некими ему одному ведомыми путями, и немало тем гордился.
Еще в Военной Академии выдающиеся успехи Джеса Форратьера были трудно объяснимы. Он был, честно говоря, неуравновешен. В чем-то отчаянный – Эйрел вспомнил объездку совершенно бешеного жеребца... В чем-то трус. Фехтовал неплохо, однако в борьбе едва дотягивал до положенного балла. Эйрел сморщился от неловкости, вспомнив, как однажды положил его на лопатки, заломив руку, и карие глаза наполнились слезами, и Джес одними губами зашептал: "Пожалуйста, пожалуйста, отпусти". И Эйрел-таки поддался.
Что Джес с детства умел, так это в нужный момент подольститься, сыграть на чьей-то слабости; высмеять; стравить более сильных между собой и остаться в выигрыше. Вокруг него воздух будто насыщался предгрозовым электричеством, и нельзя было предсказать, что (и угадать, почему) выкинет вдруг какой-нибудь надежный парень, в котором ты был уверен на все сто. В школе перед началом занятия Эйрел еще раз просматривал добросовестно выполненные домашние задания. А Джес рыскал беспокойными черными глазами по аудитории. Почти слышно было, как в голове у него включалась сверхскоростная система обработки информации: кто кому что сказал, кто куда сел, кто и как на кого взглянул.
*
С самой школы Джес лип к кузену и однокласснику, как банный лист. Он придумывал истории с продолжением и шифры для записок. Забравшись им одним известным путем на крышу подсобки, двое подростков делились планами на будущее, причем прожекты Джеса отличались разнообразием и необузданностью фантазии, а по размаху варьировались от хитроумнейшей пакости преподавателю математики (как раз удавшейся на славу) до завоевания мирового господства. Более хладнокровный Эйрел указывал на слабые места и выявлял логические изъяны. Они дружили, и в дружбе Джес всегда делал первый шаг. Когда им было 14, Джес убедил его попробовать целоваться, чтобы не осрамиться перед девушками своей неподготовленностью. У Эйрела встал, и ему было ужасно неловко. Он больше никогда ничего подобного не допускал. Ничто не замутняло их отношений – пока в жизни Эйрела не появилась она.
Изабель было на Эйрела наплевать. Джес всегда его любил. К кому Эйрелу было податься сейчас, как не к нему?
Они давно не расставались так надолго. Оказывается, Джес не пьяный был на церемонии кремации. И это он не придуривался, когда всё порывался броситься в костер, а его оттаскивали - это он тогда бредил, схватил лихорадку, Эйрел узнал о его болезни, когда вернулся в столицу с задания.
*
Ему вспомнилось, как Изабель металась в бреду после выкидыша. Джес несколько дней провел рядом с ней, не появляясь на службе. Она не отпускала руки брата, а от собственного мужа, отмахивалась, не узнавая: "Уйди ты, как тебя, я не в настроении". И потом Джесу, всхлипывая: "Джес миленький, пожалуйста, не дай им отрезать мне волосы". И брат расчесывал спутанную черную гриву, потому что никого больше она не хотела к себе подпускать.
- Джес, миленький, не уходи. Очень болит.
- Сейчас пройдет. Ты же приняла таблетку, она поможет. Утром проснешься и все пройдет.
В ту ночь она успокоилась, только когда он растянулся рядом с ней на кровати. Он показался очень длинным, она очень маленькой. Она выпрямилась – до сих пор была судорожно сжата в комочек - и уткнулась лицом ему в грудь.
*
- Будут ли последствия для здоровья Изабель и... будущих детей?
Врач стал отвечать, запинаясь.
- При нынешнем уровне медицины в данном случае... учитывая конституцию пациентки и последствия воспалительного процесса... восстановить репродуктивную функцию вашей жены будет очень сложно и... практически невозможно.
Эйрел выслушал без удивления. Такая эгоистка просто не в состоянии дать жизнь никому другому.
Но вдруг... У него аж ноги подкосились. Он понял: в глубине души он все это время надеялся, что родится ребенок, и все изменится. Но нет. Этот кошмар будет продолжаться всегда.
- Так у нее не может быть детей?
- Сожалею, нет.
*
И когда отец спросил его:
- Как твоя жена?
Он честно ответил:
- Очень плохо.
И рассказал все.
- Думаю, так даже лучше, - жестко сказал граф Петер Форкосиган. – Пора положить конец всему этому. Пускай поживет за городом, для поправки здоровья. А там что-нибудь придумаем.
*
Солнце светило в спину. Теперь впереди Эйрела по дороге двигалась длинная тень. В животе заурчало от голода.
Изабель вечно что-то жевала. Густо мазала хлеб маслом, подбирала после завтрака пальцем крошки со скатерти. Он как-то спросил, откуда у нее такая привычка. Она задумалась на секунду, засунув палец в рот. "Меня как-то заперли в чулане. Ну, давно, когда я была маленькая. Вроде в наказанье, не помню, за что. И забыли. Так есть хотелось".
Другую от подобной невоздержанности за месяц разнесло бы вдвое. А Изабель сохраняла неизменным свое тонкое шелковистое ненасытное тело – с завораживающе плавными линиями, которые он одержимо пытался перенести на бумагу, берясь за карандаш, когда она раскидывалась на кровати, откинув простыни. Ни лишнего жира, ни торчащих костей. Узкая талия, девичья грудь, "как будто ранняя зима своим дыханьем намела два этих маленьких холма", - вспомнил он вдруг откуда-то из старо-земной поэзии.
*
"...Повезло молодому Форкосигану. Жена у него и горячая, и добрая..."
"..Лорд Ф.-Н. и молодой Ф.-М. Да ведь всем известно, что они пидоры. Ни за что не поверю... "
"...На нее и у мертвого встанет... и кто же из двоих... Интересно... А как они определяют, чья очередь? В карты что ли разыгрывают?... Точно, им нетрудно договориться, кто окажется сверху... "
"...Бедняжка Изабель наверно подыскивает третьего... Четвертого?.. Ну, старина Эйрел при такой жене наверняка уже сошел с дистанции..."
"Чистый динамит... Я-то?.. А то!.."
*
Он помнил, как убивал этих двоих. Но не мог припомнить, как сказал об этом ей – помнилась только тонкая дрожь в мышцах от предельного утомления.
Лицо Изабель на миг потускнело. Она положила на тарелку надкусанное пирожное – с ее стороны несомненный знак траура.
- Моя девочка, - сказала она. - Он меня так называл: маленькая моя девочка. Ну, он, лорд министр.
Она ожесточенно потерла переносицу, но не заплакала. Эйрел видел ее в поту, в крови, никогда в слезах.
- Он хоть не мучился? – спросила она.
Что ответить? Что они тяжело кружились друг вокруг друга, как пьяные? Что одному мешали старость, страх; возможно, горе. А другому - усталость и уже начавшиеся угрызения совести? Что жизнь господина министра оборвалась, когда он напоролся на меч, и лезвие с противным хрустом раздираемой плоти вошло ему под ребра? Да, это было быстро. Эйрел сказал:
- Нет, не мучился.
- Это хорошо.
Хорошо! Из-за нее он убил двоих человек, и ей хорошо!
Он ударил ее в лицо, с размаху, чтобы хоть чем-то прошибить эту кошмарную неуязвимость...
... Он ведь никогда больше не собирался к ней прикасаться. Но все повторилось снова. Он бежал из своего дома, грязный, опустошенный, снова потерпевший поражение.
*
Он вспоминает, и сейчас на него наваливается усталость и чувство бессилия. Он делает шаг, другой в сторону от дороги. Спотыкается, увязая в пахучей влажной весенней пашне.
Валясь на землю, кусает себя за руку, но и близко не может воспроизвести того ощущения - наверно человек просто не способен сам прокусить себе кожу. Стиснув зубы, с приглушенным воем молотит кулаком жирную бесчувственную землю, распластавшись на ней, готовой поглотить его слезы, его кровь, его самого.
Ему кажется, что его сердце сейчас разорвется. Ему кажется, что он больше никогда не полюбит ни одну женщину.
Он ошибается. Впереди у него еще целая жизнь.
2.
И вот наконец встает перед ним, заслоняя закатное солнце, почерневшая громада замка. Фамильная развалина древнейшего и неуклонно беднеющего семейства встречает гостя неисправным входным устройством комм-связи. Тем не менее, двери холла распахиваются изнутри, обдавая холодным затхлым дыханием.
Джес заметил его из окна? Джес! Это Джес? О неупокоенные духи предков, что он с собой сделал?
- Ты не должен был... - начинает Джес.
Сердце у Эйрела сжимается. Неужели даже Джес его прогонит? Тот, не закончив фразу, смущенно отворачивается, подносит руку к виску, будто пытаясь поправить слишком короткие волосы. Он смотрится монохромно: белое лицо, черные глаза, черный "ежик" на голове. Бывший красавчик, которого сейчас как нельзя лучше характеризуют слова "краше в гроб кладут".
И Эйрел бросается к нему и обнимает, не вспоминая о том, что весь в грязи.
Неловко отстранившись, только и находит, что сказать:
- Ты, значит, в отпуске.
- На корабле от меня оказалось мало толка. Осложнения после пневмонии.
- Так что ж ты здесь сидишь? А не в госпитале?
- Был я там. Теперь взял отпуск. Кончится – уйду в отставку; комиссуют по состоянию здоровья. Поселюсь здесь, как двоюродный прадед. Надеюсь, из ума выжить не успею.
Эйрел смотрит на его, не веря глазам. И это тот амбициозный интриган, который ради продвижения по службе готов был... на что только, как говорили, он не был готов. Джес, вечно кипевший самыми невероятными планами...
- Ты собираешься гнить здесь? Да это хуже, чем самоубийство!
- Я и должен был умереть, - тускло отвечает Джес.
У его друга сердце кровью обливается.
- Ты с ума сошел.
Джес безучастно пожимает плечами.
Эйрел обнимает его снова, прижимает к себе, горячего, мосластого. Джес неуклюже пытается прижаться плотнее, он выше Эйрела ростом. Глухо и неумело начинает плакать. Он твердит, что должен был умереть, что не могла она ему не позвонить, почему она не позвонила, он же был в городе, почему она не позвонила... Отворачивается, кашляет, снова всхлипывает.
Эйрел, выплакавшийся сам одиноко, чувствует себя наконец-то взрослым и сильным – и это ощущение уверенности окрыляет его.
- У тебя здесь сыро, как в склепе, - говорит Эйрел. – Полетели ко мне. У тебя флаер есть на ходу? Вот завтра утром и полетим...
Они держатся за руки и говорят, говорят, увлеченно, будто пьяные, они счастливы все забыть, они строят планы, как когда-то, ужин остывает, Эйрел клюет носом, Джес провожает гостя до приготовленной ему комнаты, они продолжают разговор, растянувшись на кровати, и в какой-то момент Эйрел замечает, что Джес заснул, уткнувшись ему в плечо.
*
Они проснулись в обнимку, с утренним стояком. Одновременно открыли глаза.
Джес смущенно пытается отстраниться. То самое, правильное движение – чтобы Эйрел потянулся за ним и впился в запретные отказывающие губы. Джес кончает, как только друг детства берет в руку его член. Со стыдом, с протяжным стоном, который старается заглушить, уткнувшись в шею Эйрела.
На миг очнувшись, Эйрел Форкосиган думает, что безумие заразно.
Оно передается с прикосновением руки, тонкой дрожью плеча под ладонью, иногда со взглядом.
И вот, зараза все же его настигла. Он подталкивает Джеса вниз.
И – да... Джес умеет это божественно. – Зря – шепчет Эйрел, – я тогда, помнишь, отказался.
*
Они сидят рядом на берегу озера и смотрят на воду: только что свинцовую, а сейчас заблестевшую серебром в лучах рассвета. В воздухе рассеялся последний дымок жертвенного подношения духу покойной леди Изабель Форкосиган.
- Теперь я прежний - все равно что умер. Я больше никогда не стану таким как раньше, - говорит Джес, по-старому горячо.
Эйрел поймал его руку и стиснул. Он готов измениться, чтобы оставить прошлое позади. Он тоже не хочет быть прежним. Он в этом уверен.