|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
- Ох, что с вами сейчас приключилось? - вскричала горничная мисс Донны Форратьер. И, нахмурясь, прибавила: - Вот еще одно платье порвали, а ваш батюшка граф и так жалуется, сколько уходит на ваши платья, вы ведь растете день ото дня!
"Ох. Единственное что его волнует - это что на меня тратятся деньги. Как всегда".
- Я, э-э, хочу принять ванну, - заявила Донна.
- Но вы уже мылись сегодня утром! Мне придется просить повариху нагреть еще один чан воды, и она обязательно спросит, зачем это.
Нет, она не уступит. Не в этот раз. - Я сказала, мне нужна ванна! - повысила голос Донна. Ее затрясло. Слава богу, горничная только подняла брови, кивнула и отправилась на кухню поговорить с поварихой.
Донна не хотела, чтобы хоть чьи-то глаза видели, что скрывается под ее перепачканным в грязи и порванным платьем. К счастью, раздеваясь, она заметила, что в камин в углу комнаты еще не погас. Свои порванные и испачканные кровью трусики она швырнула в огонь и убедилась, что хлопковая тряпочка вспыхнула и занялась пламенем. И лишь потом Донна завернулась в халат.
Чтобы нагреть воду для ванны, требовалось много времени и дров; неудивительно, что повариха ворчала. Отец Донны все время повторял, что надо бы установить в старом каменном особняке бойлер, но деньги постоянно уходили на что-то другое. В последнее время - на образование и представление в столичном свете графского наследника и единственного сына: Пьера, брата Донны. Она могла бы предложить отцу покупать ей меньше платьев, а сэкономленные деньги пустить на бойлер. Это дало бы не слишком большую сумму, но она готова была поделиться с ним и другими мыслями насчет экономии, с помощью которой они могли бы накопить нужные деньги. Но отец бы только высмеял ее, как он это делал прежде, ведь она ничего не может смыслить в финансах; все знают, что девицы по природе своей расточительны и склонны тратиться на свои прихоти. К тому же Донну, как графскую дочь, ждала выгодная партия с состоятельным человеком, так зачем ей что-то знать про деньги?
Горничная сообщила, что ванна готова. Донна понадеялась, что сама пойдет в ванную, а ее уговорит остаться снаружи. За последнее время ее формирующееся тело странно менялось, и она не любила, чтобы хоть кто-то видел ее раздетой при любых обстоятельствах. А уж сейчас...
Но горничная настояла на том, чтобы помочь ей раздеться. Донна поморщилась, когда та коснулась ссадины у нее на руке, и скинула халат. И поморщилась еще раз, когда горничная судорожно вздохнула и выпалила: - Что с вами стряслось?!
"Ну и на что это похоже?" Ссадины на бедрах, гадкого вида ушиб на шее, под воротничком, и повсюду царапины и грязь. Но хотя бы Ришару досталась собственная порция синяков... хотя никто не догадается, что их ему наставила его собственная кузина, девчонка на четыре года его младше. Она вырвалась, пнув его коленом в пах, и убежала, а он с воплем корчился в грязи.
- Ришар, он... он добрался до меня у ручья, и он хотел... пытался... - Донна расплакалась.
- Лорд Ришар - юный джентльмен. Как вы можете выдумывать про него подобную ложь, мисс Донна! Винить его в том, что вы сами ведете себя как сорванец...
- Но он хотел... - лепетала Донна сквозь слезы. Она заметила, что женщина сложила пальцы в суеверном жесте, каким отгоняют сглаз мутации, и даже слушать ее не хочет. Но, по крайней мере, сказанного Донной хватило, чтобы та вышла из ванной, оставив ее одну. Донна погрузилась в горячую воду. Как это ни было больно, она терла и скребла себя мочалкой как можно сильней... но даже когда ее кожа стала чистой, у нее осталось ощущение, что она сама вываляна в грязи.
***
- Как только показался лорд Ришар, она там заперлась, милорды...
Донна слышала голос горничной сквозь дверь маленькой умывальной, примыкающей к ее спальне. Еще бы ей не запереться! Ришар - хулиган, и при том прекрасно умеет притворяться, словно он ничего и не делал. Что бы она ни сделала при встрече с ним, он по-своему обернет в доказательство того, что она всегда раздувает пустяк в целую драму.
Она слышала рокочущий баритон своего дяди, отца Ришара:
- Я поговорил с молодым лордом об этом деле, и мне совершенно ясно: девочка просто пытается улизнуть от наказания за то, что испортила платье. Понятия не имею, откуда у нее такие выдумки по поводу моего сына!
Конечно, дядя слеп по всем, что касается его единственного отпрыска. Ничего удивительного тут нет, она и не ждала, что он ей поверит.
Донна затаила дыхание, ожидая, что же сейчас ответит ее отец. Она должна слышать их разговор, что бы он ни сказал. Но его слова оказались настоящим потрясением:
- Значит, ничего дурного не было. Девочки склонны выдумывать, однако мне надо будет напомнить ей, что через несколько лет она превратится в невесту, и такого рода россказни запятнают ее репутацию.
А ведь сперва отец хотя бы выслушал ее и согласился лично расспросить Ришара. Но теперь все ее надежды на отцовское правосудие развеялись в дым. О, она ненавидела отца! Он - сплошь лжец и притворщик. Она это поняла еще два года назад, когда ее мать-графиня окончательно сошла с ума, а отец хладнокровно видеть не хотел страданий Донны и явно испытывал облегчение от того, что не должен больше, как говорил, "краснеть за поведение этой женщины" перед прочими форами. "Ну и что, что ты мой отец. Я тебе не верю".
- Что ж, рано или поздно она оттуда выберется, не станет же она сидеть там до смерти, - сказала горничная. - Зачем вам ее ждать, милорды?
В конце концов, Донна замерзла в крошечной, выложенной плиткой, комнатке. Она убедилась, что в спальне никого, тихо открыла дверь и заползла в постель, в теплое гнездышко из одеял. В жизни она не чувствовала себя такой одинокой. "Что я могу сделать, когда мне никто не верит... а даже если поверят, то позаботятся, чтобы эта правда не вышла наружу?" Она предавалась фантазиям, как отомстит Ришару - а еще своему отцу, поварихе, горничной, и вообще всем, - пока ее гнев не утих и не перешел снова в тихие слезы. А желанный сон пришел не скоро.
***
Она проснулась, услышав, как ее окликают по имени и кто-то негромко стучится в дверь ее спальни. - Уходите прочь! Оставьте меня! - выкрикнула она машинально.
- Донна, лапушка, это же я, твой кузен Байерли, - услышала она его ироничный и живой голос. - Не бойся, сумасшедших в доме больше нет. Уж я этого не допущу! - Замечание было бестактно, но в устах Байерли оно ее развеселило. Никто в доме не любит Бая, кроме нее; надо быть с ним поласковей. Она подошла к двери и открыла.
Байерли был высоким и тощим, бледным и нескладным - почти полная противоположность их плотному, похожему на быка кузену Ришару. Слишком часто Донна слышала, как про него шептали "трус" - с тех самых пор, как Байерли намеренно провалил экзамены в дорогой частной школе, куда его отдали, и тем самым дал понять, что не намерен и пытаться, как от него ожидалось, поступать в Имперскую Военную Академию. Из школы его за это год назад исключили, и теперь, в свои пятнадцать, он болтался между Округом, где скучал, и Форбарр-Султаном, где ухитрялся впутываться в самые разные неприятности. Родня только качала головами, гадая, что им делать с непутевым отпрыском. Со временем ответов на это вопрос так и не появилось, и к определению "трус" прибавилось "бездельник", "неуравновешенный" и "лентяй". И в разговорах взрослых относительно семейного характера, в полной мере унаследованного Баем, то и дело мелькали имена давно покойных брата и сестры графа, Джеса и Лизы, которых эта фамильная черта погубила.
- И как нынче настроение, Донна? - мягко поддразнил ее Байерли. Он уже набрал воздуху для следующей реплики, но тут взглянул на нее. Байерли протянул руку и осторожно коснулся побледневшей ссадины на шее. Она вздрогнула: весь юмор Байерли исчез, осталась только мрачность. Глаза его потемнели. - Боже правый, кто тебя укусил?
Донна напряглась, попыталась смолчать и ничего не сказать, но слова рвались у нее с губ быстрее, чем она могла их удержать. - Бай, это Ришар... Он напал на меня, укусил, повалил на землю, в грязь, порвал мое платье, всю меня исцарапал, и он пытался...
Она разразилась рыданиями.
- Лапушка, хорошая моя... - Байерли осекся и неловко погладил ее по спине. Когда рыдания немножко утихли, она подняла глаза и посмотрела ему в лицо. На щеке у Бая был виден мокрый след скатившейся слезы. - Ублюдок, - пробормотал он.
- Ты мне веришь? - спросила она тихо.
- Конечно, верю. Я все объясню, но погоди-ка. Сядь, умница, хорошая девочка. - Он подвел ее к креслу перед камином, потом укутал ей плечи одеялом и только тогда уселся в соседнее кресло. Выждав секунду и явно нервничая, он взял ладонь Донны в свои.
- Никто больше мне не верит, а ты с чего будешь? - Донне тут же стало стыдно за то, каким обвиняющим тоном она это произнесла, а ведь Бай был с ней так ласков.
Он сглотнул, покраснел. - Гм, э-э... он и со мной это сделал.
- Но вы же оба мальчики! Что ты имеешь в виду? Он бы не мог... - Донна осеклась. Ей не следовало знать о том, что бывает у мальчиков с девочками, а у мальчиков с мальчиками - тем более, но она была куда любопытнее, чем осмеливалась признаваться. О да, у Байерли веская причина ей поверить.
У Байерли был глубоко пристыженный вид. - Гм, прошлым летом... после того, как меня выгнали из школы. Он назвал меня девчонкой, заявил, что такими трусливыми только девчонки бывают. Ничего нового он не сказал: я это уже слышал и от собственного отца, и от его, и... гм, извини, от твоего отца-графа, да от кого угодно. Я сказал ему, что он не прав, что я никакая не девчонка, а он сказал: "Докажи!" И я сделал настоящую глупость... разделся, потому что считал, что он хочет увидеть, гм... ну, понимаешь. - Бай скрестил лодыжки и ссутулился. - Я был раздет, а он... он был больше и сильней, и мы были одни. Сперва мы просто смотрел друг на друга, а потом он повалил меня на землю, на живот, расстегнул свои брюки, и... - Байерли смолк. - Не могу я... не могу больше ничего говорить.
- Ты и не должен говорить мне больше. - Донна стиснула его ладонь, успокаивая то ли кузена, то ли себя саму. - Боже, Бай, но это же ужасно! Я, когда он... я больно пнула его, так что он не смог...
- Эх, - горько произнес Байерли, - даже двенадцатилетняя девчонка дерется лучше меня. - Он отнял у нее руку и мрачно уставился в огонь.
Несколько минут они сидели молча, и Донна с завороженным ужасом представляла то, что сделал Ришар, но о чем не сказал Байерли. Потом он вновь повернулся к ней, но взгляда не поднял. - Он... знаешь, он сделал это еще раз.
- Ты ему позволил? - Донна была шокирована.
- Это было в ту ночь пару месяцев назад, когда они, - Донна знала, что Бай имел в виду ее отца и дядьев, - хотели отправить меня в военную школу, чтобы, мол, "закалить там характер на старый добрый лад", а я схватил веревку и пригрозил, что повешусь.
Донна помнила эту жуткую ночь, помнила, как тайком выбралась из постели и выглянула в дверь, когда голоса в большом вестибюле внизу поднялись до крика. И она видела яростного, кричащего Байерли, в конце концов убежавшего с веревкой в руках куда-то в ночь.
- Ришар потом нашел меня, и снова обозвал девчонкой, и подначивал на драку, но я не стал драться. И в тот раз... когда он сделал это со мной, то это было - бог мой, я не должен тебе это говорить! - это было приятно.
- Приятно? Но это же так ужасно! Как может...?
- Мне не хочется объяснять. Хотя в том, что это был именно Ришар, ничего приятного не было. Но это приятно, словно... я с тех пор все думаю про дядю Джеса и Форкосигана, что они чувствовали, когда... ну ты понимаешь.
Донна уже давно выяснила, что одним из "преимуществ" взросления в этом не имеющем никакого порядка доме было то, что ей удавалось подслушать вещи, по правилам не предназначенные для ушей двенадцатилетней девочки, да и мальчика тоже. До нее доходили слухи, что дядя Джес и Эйрел Форкосиган были "близки", а иногда этот эвфемизм заменялся вполне прямым определением, всегда произносимым с отвращением, особенно потому, что Лиза Форратьер, сестра Джеса, тетя Донны и первая жена Эйрела, покончила с собой. Но теперь Эйрел Форкосиган был уже старым, и страшным, и императорским Регентом, и был женат – на леди Корделии, женщине столь сильной, что Донна думала о ней с замиранием сердца, - а дядя Джес погиб на эскобарской войне, когда Донна была ребенком... так что она не знала, во что и верить.
Она снова взяла его за руки. - И что теперь?
- Ох. Я больше не подпускал Ришара близко, если только мог. Но он бы сделал это снова, и не потому, что я ему нравлюсь, а потому, что он меня ненавидит. И.... Донна, лапушка, - он нежно ей улыбнулся, стащил с кресла и обнял, и она устроилась у него на коленях, - ты, должно быть, еще не понимаешь этого, но если что-то подобное приятно, то начинает хотеться, чтобы это сделал кто-то, кому ты нравишься.
Донна положила голову ему на плечо. И в наступившей тишине она подумала: неважно, что у Байерли влажные руки и неуютно костлявые колени, и что ему стоит побриться и почистить зубы, да и смыть следы слез с лица. Главное, что он ей поверил.