|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
Вообще-то, так, к твоему сведению, я мечусь по
этой комнате по заранее заданной траектории...
(с) Виортея тор Дериул, "Идиллия"
Джес разобрался со свечами, прошёл к холодильнику, порылся там, извлёк кусок сыра. Прошёлся по поводу того что сыр с плесенью, конечно, лакомство, но на любителя, а Эйрела он однажды убьёт, чтобы знать, где в доме что лежит, бросил эту дрянь в мусоросжигатель.
- Извини, гостей не ждали. Шерри-бренди – будешь?
- Буду, - матушка отважно тряхнула головой, и Джесу показалось, что что-то тут не так. И вправду, через полминуты послышалось: - Погоди, «шерри-бренди» - это торт?
- Ещё какой! А ты хочешь выпить? Где-то у Эйрела должна быть заначка…
- Нет-нет, что ты. За компанию бы я… а так… Ты каждый день так? – Эвелин колупала ложечкой кремовую розу – наверное, крем можно себе позволить, а вот бисквитное тесто… вряд ли. Джес уже доедал четвёртый кусок. Она никогда не понимала, куда мужчины столько едят, но обычно эти представители семейства сапиенс предпочитали белки углеводам.
- Слушай, ма, всё не так страшно. Служба, как известно, дело нервное. В общем, надо либо пить, либо курить, либо есть. Я выбрал наименее рискованный способ.
- Это пока метаболизм справляется. Диабет ничем не лучше цирроза, мой милый. А ещё ожирение, проблемы с сердцем, одышка… - поддразнила Эвелин. Она умудрилась вернуть свою прежнюю фигуру после рождения Армана, но до того испытала все прелести ожирения и категорически не рекомендовала.
- Не волнуйся, секс превосходно сжигает калории. Лучший способ держать себя в форме.
Эвелин замолчала, глядя на пламя. Не улыбнулась. Всё, сейчас начнётся. «Сам и начну, - подумал Джес. – пусть выговаривается, иначе ей тяжко.»
- В чём проблема, ма?
- Ты живёшь с мужчиной, Джес, - начала она, делая мучительные паузы между словами. - Об этом много говорят.
- Всё ещё говорят? – восхитился он. – Не надоело? Ну и что? Арман одно время вообще развлекался с двоими сразу. Не помнишь, ему уже было семнадцать?
- Арман умудрялся держать это в секрете.
- Ну а я не хочу. И кстати, ма, по-моему, в моём случае поздно думать о конспирации.
- К тому же, это тянется слишком долго. Это уже не похоже на блажь.
- Мама, ну это моя блажь. Я сам буду решать, когда она закончится, и буду жить с Эйрелом столько, сколько сам захочу.
- Джес… я хотела бы, чтобы ты нашёл женщину. Ненадолго… просто для того, чтобы о тебе и твоём друге не говорили так много. Общество лучше относится…
- А сама ты? – перебил он. - Нанимаешь компаньонок, чтобы ночевать с ними в одной постели. Предпочитаешь пухленьких и с сильными руками, вроде так я слышал?
- Мальчик мой, я… это не то, что ты думаешь. Да, я сплю с ними в одной постели, я обнимаю их ночью, но это всё. Я должна обнимать кого-то, иначе не могу, а вы уже такие взрослые… Твой отец не может обнимать женщину, он слишком холоден… или слишком горяч, чтобы только обнимать. Но я не сплю с ними. Я не люблю их! Я никогда не могла бы полюбить женщину, мой милый.
- Так чего же ты от меня-то хочешь! – взвыл он, всплеснув руками очень естественным движением, заготовленным специально для этого разговора, и искренне рассмеялся.
И беседа двинулась дальше.
- Арман женится? Это что, анекдот? – и третьим вопросом было: - На женщине?
- В этом-то всё и дело. На взрослой женщине, Джес. Она старше его на десять лет.
- Ну, тогда я спокоен. Какая-нибудь весёлая вдовушка, готовая приглашать мальчиков в постель на двоих с новым мужем? Почти завидую малышу, если честно. Сам бы не отказался. А что отец? – быстро перевёл стрелки Джес, чтобы не развивать тему. Зачем матери знать, какие у них с Эйрелом проблемы? А Арман… ладно. Джес ещё удивился бы, женись малыш на семнадцатилетней невинной девушке – в первую очередь наличием таковой в Форбарр-Султане или Армана вне столицы, но это мелочи. Тридцатилетняя развратница ему в самый раз и для скандала, и для постели – говорят, женщины только в эти годы входят в пору страсти.
- Пьер заявил, что лишает его наследства… - как Эвелин ни тревожилась, не улыбнуться она не могла. Ох уж этот Пьер с его единственной воспитательной мерой! Дому нужен хозяин, а не тиран и деспот. Если бы не Джес, что бы она сейчас делала. Чудесный её мальчик, умудрившийся уютно угнездиться на грубо сколоченной табуретке и, допивая четвёртую чашку какао, выбалтывать собственной матери, от чего бы он не отказался в постели. Чудо, возведённое в столь превосходную степень, называется уже чудовищем. Повезло же какому-то Форкосигану.
Если бы только знать…
- Ай, прекрати. Армана всё время лишают наследства за всякую ерунду.
- И содержания.
- Уже хуже. Ничего, я с ним поделюсь, пока отец не опомнится. Скажи ему, чтоб скорее сделал ей ребёнка. Перед первым внуком папочка не устоит.
- Конечно, милый. Понимаешь, Арман… - Эвелин замялась, - хочет работать.
Она могла бы многое сказать, и про то, как сложно найти работу графскому сыну, не имеющему ни военной специальности, ни образования, и про то, какой Арман нервный, хрупкий, как не может, просто не может подчиняться суровой дисциплине, но Джес уже обнадёжил:
- Куда мир катится. Не допущу ни в коем случае. Давай так: я поговорю с малышом, чтобы не позорился, и, если Эйрел не запьёт в ближайшее время, дожму отца, чтобы не дал Арману позорить семью, ну а если не получится, у тебя же есть свои методы?
- Добрый вечер, кстати, - донеслось из прихожей. Джес мысленно чертыхнулся. Блядь, Эйрел. Как неудачно. Ну что ему стоило придти… ну, допустим… когда он, Джес, объяснял матушке, что любит эту сволочь и ни за что не бросит? Объяснял же, вот только что, честное слово!
- О, Эйрел. Мы как раз о тебе говорили. У тебя там аврала на работе не планируется? В смысле, я могу какое-то время посвятить семейным делам?
Аврала на работе, как же. Эйрел только что слышал, в каком случае Джес не сможет его оставить. Или что, аврал и запой для него уже одно и то же? С одной стороны, теоретически вроде бы нет. С другой стороны, на основе эмпирического материала последних четырёх лет… Настроение, бывшее хорошим ещё на выходе с работы, подскочило до «лучше некуда». Разговор, который он вынашивал последние несколько недель, если не месяцев, откладывается ещё на день. А ведь сейчас ещё и с гостями быть вежливым, да пропади оно пропадом!
– Миледи? Добрый вечер. Вы простите, что я… что здесь неубрано? Я не ждал гостей.
- Ничего страшного, я уже ухожу, - мать Джеса в быту традиционно отличалась немалой чуткостью, и Эйрел был ей очень за это благодарен. Вот просто очень. Так хотелось побыть если и не одному, то хоть с хорошо знакомым сукиным сыном.
- Всего хорошего, ма. Проводить? – спохватился Джес, вскакивая вслед за ней. В семейной обстановке он не утруждал себя этикетом, да и зачем?
- Эйрел проводит. Он ещё не разделся. Вас ведь не затруднит?
- Нет, - Эйрел похолодел. Этой женщине он не мог отказать в разговоре.
- Верни его мне к ужину, ладно? – крикнул из кухни Джес.
- А когда-когда будет ужин? – уточнил Эйрел, неожиданно для себя оказавшись основным блюдом.
- Когда принесут, тогда и будет, - на лице Джеса проявилась возмущённая гримаса штабного, которого только что заподозрили в умении готовить что-то сложнее коктейлей.
- Специфицируйте, - высказался Эйрел. Это словечко любил один из преподавателей, использовавшийся его вместо «уточните условия задачи».
- К двенадцати! – специфицировал Джес. А потом Эйрел захлопнул дверь и оказался на лестничной площадке с его матерью. С её матерью. Разговор будет тяжким.
*
Леди Форратьер молчала, спускаясь по лестнице, молча кивнула Эйрелу, распахнувшему перед ней дверь подъезда, и взяла его под локоть, спускаясь по обледенелым ступенькам, потом спешно отняла руку – правда, для того, чтобы посильнее закутаться в плащ. Она не смотрела на него. Сейчас Эйрел вспомнил, что мать Катрины и Джеса вообще боялась смотреть на мужчин в упор, и какое-то время просто стояла рядом, привыкая, даже если речь шла о знакомых. Как у неё могла родиться такая дочь? Удивительно.
- Пойдёмте, миледи, вы замёрзнете до смерти. Боюсь, эта улица спланирована неудачно. Ветер слишком сильный, - прекрасно, начинаем разговор о погоде. Впрочем, тема в самый раз, чтобы преодолеть стеснение, пусть и чужое. Он должен услышать то, что скажет ему эта женщина.
- Вы думаете, это зависит от планировки? – ходят слухи, что отпетые кокетки ведут себя в точности так, как невинные девушки: удивляются самым простым словам мужчины. Леди Форратьер кокеткой не была точно, но и невинной мать семерых детей быть не могла. Или как раз могла?
- Разумеется. Прямые улицы хороши для флаеров, но и ветер тоже усиливают. Где вы оставили экипаж?
- В той стороне, - она махнула рукой, другой снова подхватывая Эйрела под локоть. - Рядом с одной кофейней. Спиртное там не подают, но водителю, по крайней мере, есть где погреться. В буквальном смысле слова.
- Ну и правильно. Спиртное на работе вредит и работе, и здоровью.
- Особенно если врезаться во что-нибудь на полном ходу, - охотно поддержала леди Форратьер. – Если верить хроникам, мужчины обожают это занятие.
- Пить или врезаться?
- Совмещать.
- А.
Ещё пять шагов, приноравливаясь к женскому шагу…
- Вы знаете, Эйрел, я очень любила свою дочь. Катрину, я имею в виду. Больше всех. Кроме разве что Джеса. Вы знаете, что я видела её труп?
«Невинная, - подумал он. – Жалеть не умеет. И бьёт без объявления войны.» Снег падал большими хлопьями и налипал на ресницы.
- Я не поверила. Невозможно поверить смерти ребёнка, когда тебе сорок два. Пусть обманщица, пусть распутная, но она моя девочка. Моя милая. И я подумала, - её голос прервался, и Эйрел снова заподозрил спектакль. Спектакль с целью пробудить в нём чувство вины. Ну что ж… - я подумала, что вы её отпустили.
- Что?
- Отпустили. Устроить жизнь как захочет, а не как решили мы с Пьером; мы думали… мы ошибались. Неважно. Я никогда не прощу себя за то, что она была несчастна, никогда. Она хотела умереть. Когда ей было двадцать. И она это сделала. Я не могла поверить.
Эйрел вдыхал морозный воздух глубоко и часто. От гипервентиляции не умирают, особенно военные, ну и хватит об этом.
- И я подумала: в голову из плазмотрона. Лицо выгорело полностью. Это не моя девочка. Не может быть моя девочка. И я подумала: я его знаю, он друг моего Джеса, он добрый мальчик… Он дал ей свободу. Я попросила открыть мне гроб, просто убедиться. Мать ребёнка всегда узнает.
Ещё несколько шагов в молчании.
- И я узнала.
Эйрел и не знал, как длинна эта улица.
- Знаете, я забыла, как она выглядела. Её лицо. То, что осталось. Я не хочу вспоминать. А теперь вот Джес. Я отдала её вам, а теперь вот Джес.
- Простите, миледи, - вот так заговоришь и не узнаешь собственный голос. – Вы думали, что… чей труп вы хотели найти там, в гробу, с выжженным дотла лицом, чей?
- Я… не знаю. Но в караван-сарае умирает много женщин. Молодых женщин.
- Свежий труп, - сквозь зубы выдохнул Эйрел. Нет, спектаклем это не было. Все её слова… весь этот монолог… спектакли так не ставят. Не оскорбляют зрителей так смертельно. – Свежий труп, молодая женщина подходящей комплекции, ничем не больная, с гладкой кожей, белыми руками, та же фигура, платья на заказ, проклятье, размер обуви… где я должен был его взять? Купить по каталогу?
- Я не знаю… боже мой, я не знаю, где в этом городе берут трупы. Отпустите.
Он понял, что развернул её к себе и держит за плечи. И, кажется, только что ощутимо встряхнул.
- Простите меня, миледи.
Он разжал руки, и она бросилась ему на шею.
- Эйрел, я прошу вас, только не Джес. Он мой мальчик, мой любимый мальчик. Я… согласна, пусть он будет ваш, но я не хочу, не могу видеть это снова.
Вдох, чтобы успокоиться. Медленный выдох. Один, другой…
- Миледи, как вы считаете, ваш сын способен совершить самоубийство? Если я что-то скажу, или сделаю, или накричу на него, или…
- Нет, - она вздрогнула, отступила и начала вытирать слёзы. Улыбнулась нежно, почти с гордостью. – Нет, только не Джес. Кто угодно, только не он. Он слишком любит жизнь, чтобы уйти так просто. Если бы вы знали…
- Тогда вам нечего бояться. Вашу руку?
«Не знаю, - подумал Эйрел, - ничего не знаю и знать не хочу.»
- Благодарю.
Он перевёл её по мосткам через лужу, протянувшуюся поперёк мостовой там, где слишком близко к поверхности шла теплоцентраль, и когда леди Форратьер коснулась дверной ручки кафе, намереваясь вызволять своего шофёра, остановился у двери, полагая свой долг выполненным.
- Так это не вы…? – вырвалось у неё.
- Что?
- Простите.
Она замерла у двери, не решаясь повернуть ручку. Не решаясь спросить, не решаясь обидеть, не решаясь закончить разговор.
- Я не убивал её. Клянусь вам.
Говорят, клятвами не бросаются. Говорят, для клятв есть место и время. Но что же это, если не место и время?
- Я вам верю, Эйрел. Простите.
- Всего доброго, - он сунул руки в карманы и зашагал вниз по улице. Это ничуть не удивило Эвелин. И только потом, когда в половине первого её разбудил Джес звонком по комму – «ма, я же просил!» - она поняла, что лорд Форкосиган шёл в ту же сторону. Не обратно.
*
Ветер стих, а снег всё падал и падал, и ни хрена не видно за десять шагов, как и в проклятой его жизни. Минуты, и те шли не в ногу. Эйрел долго мерил шагами тротуары, от фонаря до следующего фонаря, и всё на свете уже до фонаря, кроме одного: судьбы той девушки из караван-сарая, которая должна была занять чужое место в гробу, чтобы леди Форратьер могла с полным на то основанием считать Эйрела Форкосигана «добрым мальчиком». Леди Форратьер со слабым срывающимся голосом, всегда смотревшая в сторону, всегда любившая – Винсент, что ли, это когда-то ляпнул спьяну – Джеса больше всех других своих сыновей.
Профессионального бездельника Армана так и побоялись отдавать в Академию – по заверениям Джеса, самый младший Форратьер может за неделю сделать из казармы бордель и сделать вид, что так и было, а может, искренне не понимает разницу. Если разделить на десять... Ну, ясно. О девочках ничего не слышно, разве что сам Эйрел узнал, на что оказалась способна Катрина. Винсент… Какая-то странная история была с Винсентом, когда он лежал в больнице – никто из родственников его не навещал, даже мать. Об этом даже Джес не рассказывал, хотя уж он-то любил поговорить о чужих грехах. О Евгении, например, говорил, что… а впрочем, не хотел Эйрел ни вспоминать этого, ни даже слушать. Но Джеса, именно Джеса, Джеса, за которым ничего такого, считай, и не числится, Эвелин Форратьер любила больше других.
Её милый мальчик. Добрый мальчик.
Он всё думал… он всё пытался понять. И не мог.