|
— Именно сказку? – уточнил Байерли Форратьер и поморщился. — И именно сейчас? А почему я?
— А почему бы и нет? – улыбнулась Лаиса. – Эзар будет тебе по-настоящему признателен. Нам с ним нужно сидеть совсем неподвижно как минимум час. Ты же понимаешь, что для трехлетнего кронпринца это непосильная задача.
— А почему нельзя рисовать вас по снимку? – Бай решительно не понимал, за что его втягивают в очередную сомнительную авантюру.
— И я задавалась этим вопросом, и не один раз, — пожала плечами императрица. – Спроси об этом леди Элис, получишь более внятный ответ, чем от меня.
— Но если император меня позовет меня на полуслове? Мне сегодня велено прибыть для личного доклада к десяти утра, а уже почти полдень, – Бай беспомощно улыбнулся, зная, что такая улыбка делает его особенно обаятельным.
— Забудь. У Грегора сегодня тяжелый день. До тебя очередь дойдет в лучшем случае после обеда. Но ты же не рискнешь уйти сейчас из дворца после того, что я тебе сказала? – Лаиса улыбнулась, уверенная в своей победе. – Ты останешься и будешь ждать. Садись напротив меня и рассказывай сказку. Желательно — барраярскую.
— Но почему все же я? – не сдавался Байерли. – Я — не лучший рассказчик и не знаток всех этих детских историй! — «Разжалобить молодую мать сложно, но возможно, ее получится смутить?» — А если я нечаянно расскажу при наследном принце что-нибудь неподобающее?
Лаиса подумала и ответила уверенно:
— Мой сын в последнее время с удовольствием слушает мужчин, но игнорирует рассказы женщин. Мне это очень, то есть совсем, не нравится, но остается уповать, что это временное явление, а не проявление барраярской наследственности, – Лаиса тяжело вздохнула и, прищурясь, смерила Бая взглядом. – Значит, что бы ты ни рассказал, он примет это лучше, чем сказки няни с ее помощницей. А я сама рассказывать не могу, мне нужно сидеть ровно.
Байерли тоже тяжело вздохнул, осознав, что попал. Он даже не успел придумать очередную причину для самоотвода, когда няня привела Его Высочество и усадила на высокий стул, рядом с императрицей. Мальчик с любопытством посмотрел на Форратьера и, как показалось Баю, остался доволен результатом. Глаза у ребенка были серо-зеленые, такие же, как у его отца, и деда, и прадеда – предмет фамильной гордости семьи Форбарра.
— Сказку хочу, — спокойно и без угрозы в голосе заявил кронпринц.
— Да-да, конечно, — закивал Бай, старательно вспоминая хоть какую-нибудь. Всего пару месяцев назад Форпатрил всерьез уверял его, что в определенном ракурсе Бай похож на кота в сапогах. Это определенный ракурс, правда, был не слишком удобен для воспоминания при ребенке, да и сапоги он тогда, помнится снял… Но про кота, определенно, рассказать можно.
— А знаешь ли ты сказку про Кота в сапогах, мой принц? – Бай изобразил умильную улыбку и наклонил голову, пытаясь привлечь внимание маленького Эзара, который уже начал раскачиваться на стуле, как на деревянном коне.
— Знаю! – отрезал принц. — Ничего страшного, Форратьер. Я уверена, его Высочество выслушает эту замечательную сказку еще раз, — заметила императрица.
Байерли вдохнул поглубже и начал повествование.
— Давным-давно у одного фора, а, вернее, у одного графа было три сына. Первый был умный, второй – не очень, а третий – вовсе был дурак. И звали его…
— Айвен! – снова подала голос императрица. Однако ее лицо оставалось серьезным и задумчивым. Она старательно позировала художнику, который жадно вглядывался в ее черты, делая наброски.
— Да, Айвен, — с грустью в голосе согласился Бай.
— Айвен! – хихикнул кронпринц, видимо за компанию.
Ему-то откуда что-то такое знать про Айвена? По которому Бай, между прочим, соскучился. Форпатрил вместе со своей Теж сидят под домашним арестом т и даже не звонит, сволочь неблагодарная. А тут про него сказки рассказывай!
Бай еще раз поморщился, снова привел лицо в умильное состояние и продолжил:
— У графа, помимо сыновей, были еще и дочки, прехорошенькие к тому же. Целых сорок дочерей. Сорок ангелов прелестных!
— Сорок! – восхитился принц и вытаращил глаза. – Скока-скока?
— Сказка про графа Формюира, я полагаю? – голос Лаисы был безукоризненно вежлив.
— Да-да, именно так! — так же чопорно отвечал Бай. – И каждой дочери граф был обязан выдать графское приданое. А потому их расхватали замуж как горячие пирожки в Зимнепраздник. Ну, как-то так… — Бай поморгал глазами в сторону Лаисы, но та не удостоила его ответом. А принца матримониальные проблемы пока не беспокоили.
— И когда всех дочерей выдали замуж, то у бедолаги графа осталось очень мало денег для сыновей. И умирая, он оставил им очень незавидное наследство. Старшему сыну — графский особняк с дырявой крышей, среднему – лошадь, чтобы тот записался в армию, а младшему — завещал только черного пушистого кота.
И тут Бай виртуозно мяукнул:
— Мя-яу!
Это был очевидный ход конем. Наконец все внимание его высочества оказалось надежно приковано к нему. Какое-то время принц и Байерли соревновались в мяуканье. Бай научил принца мяукать длинным призывным мявом, как делают это коты в начале марта. А еще – раздраженно, с громким шипением, когда кота гонят с пригретого дивана. И, напоследок — удовлетворенно урчать, словно кот, что заполучил полную миску сливок. В результате пришлось устроить перерыв, принц с удовольствием шипел, спрыгивая с низенького диванчика, а Лаиса размяла затекшие плечи.
Но затем все снова чинно уселись в парадные позы, и художник продолжил свою работу, а Бай – свой рассказ.
— Итак, мой милый принц, мы остановились на том, что младший сын графа, по имени Айвен, остался без наследства и совсем один. Темной ночью он шел, куда глаза глядят, подальше от родного дома, а за ним бежал его кот…
Бай прошелся по комнате, чтобы подавить не слишком приятное воспоминание о том, как ему самому пришлось спешно бежать из родного дома. И он вдруг понял, что не помнит обстоятельств, при которых кот обулся в сапоги. «Черт, кажется, эти сапоги тоже были частью наследства», мысленно ругнулся он, но надо было как-то выкручиваться.
— Ох, совсем забыл! Кот-то был не простой, а волшебный, ваше высочество! Кот умел ходить на задних лапах, говорить человеческим голосом и мастерски ловить огромных мышей! — Баейрли широко развел руки, показывая размер мыши и пояснил: — И это только мышиный глаз!
Принц восхищенно затих, художник в поте лица рисовал, прикусив кончик языка, Лаиса сохраняла незамутненное чинное выражение благопристойности.
И тут Бая слегка понесло.
— … И вот шли они, шли и забрели в дремучий страшный черный лес. А когда на небе показалась вторая луна, они выбрались на опушку, где стоял черный огромный дом. В этом доме жили… страшные разбойники!
Принц ахнул. Императрица нахмурила брови. Байерли с пониманием кивнул и затараторил, чтобы быстрее проскочить через дремучие подробности, в которых он явно заблудился:
— Главарем разбойников был жадный, но глупый фор по имени Ришар. Он велел посадить Айвена под замок, а сам сел играть с котом в карты. – «На раздевание», чуть было не выпалил Бай, но прикусил язык. — И когда кот, ваше высочество, выиграл у Ришара сто марок, тот жадности чуть не лопнул и заорал своей челяди, что кота надо зажарить на ужин. Но мудрейший кот отказался от выигрыша, и тут жадный фор обрадовался, подобрел и сам похвастался коту, сколько у него наворовано сокровищ. А потом Ришар напился… хм, чая и отправился спать. Тогда кот вскочил и побежал со всех лап через лес и привел к разбойничьему дому взвод императорских лесничих.
Принц радостно захлопал в ладоши, на него почтительно зашикали нянькой, и он снова сел ровненько.
Бай быстренько успел промочить горло и уже без спешки продолжал:
— Когда императорские лесничие извлекли несчастного, заспанного и испуганного Айвена из подвала, кот им сразу пожаловался, как сильно его хозяин пострадал от разбойников. Пока тот хлопал глазами, кот быстренько опознал среди наворованного хозяйское добро: два камзола узорчатых, две пары ботфортов замшевых, одну карету, запряженную четверкой лошадей, четыре мешочка с золотыми монетами, четыре банки ветчины индюшачей деликатесной и одну гармонь импортную, бетанскую. Кот быстренько обулся в новенькие сапоги, усадил хозяина в карету, и дальше они поехали уже в полном порядке и удобстве.
— Какой-то кот, у вас, Форратьер, слишком корыстный, — удивленно заметила Лаиса.
— Ах, Ваше Величество, — невозмутимо отвечал Байерли, — в сказках и не такое бывает.
Близилось время обеда, но художник попросил еще немного времени, чтобы успеть набросать эскизы при утреннем свете. Байерли покорно продолжал рассказ, без понуканий и напоминаний:
— И вот, дальше, кот в сапогах и его довольный хозяин путешествовали, пока дорога не привела их к огромному замку, в котором жил, прошу прощения за неделикатную подробность, великан-людоед. Не надо бояться, сейчас я расскажу, как хитрый кот справился и с этой задачей.
Тут Бай несколько запнулся, поскольку подробности участи великанского и людоедского замка ему следовало рассказывать уже не принцу, а его папе. Собственно, за этим он и был вызван сегодня во дворец. История перестала казаться совсем простой, но Бай сглотнул и мужественно продолжил:
— В замке людоед обитал со своим семейством. Он сам был красный, как кровь, а жена у него была белая, как снег, и самая настоящая ведьма, как и ее мамаша. Сам людоед боялся свою тещу: она была такая страшная, что даже людей не ела, а грызла камень и проела целый туннель под скалой. И служили им волшебные куклы из золота и самоцветов.
— Куклы? – обрадовался маленький принц хоть чему-то знакомому. Лаиса поглядела на Бая осуждающе, но смолчала.
— Куклы-куклы. Младшая дочка людоеда увидела красивого Айвена и тут же влюбилась в него. Она обернулась красавицей и давай плясать вокруг него, так, что у него голова закружилась. Он больше ничего не соображал и захотел на ней жениться.
Бай помассировал себе виски, история все больше и больше становилась жизненной и печальной, но он упрямо держал курс на счастливый конец.
— Тем временем кот пробрался на кухню и услышал, как семья людоеда секретничает между собой и спорит: «Зажарим и съедим нашего зятька! Нет, сварим из него суп и съедим! Нет, сделаем из него колбасу и съедим!» Но красавец Айвен так потерял голову, что и слушать его не захотел.
— Тогда кот явился прямо в большую гостиную, сел на ковер и стал нагло вылизываться, пока людоед не заорал на него: « Мерзкое животное! Зачем ты сидишь передо мной в такой бесстыжей позе!» — «Ах, милорд людоед, я таким манером выражаю восхищение вам, как самому удивительному волшебнику, какие только существуют на свете. Говорят, вы один на свете умеете превращаться в огромного медведя». — «В медведя? Легко!» рявкнул людоед. «Это у нас любая девчонка умеет!» – «Вот чудо из чудес», изумился кот, «прямо не верится!» Зря он это сказал, тут же набежали людоедовы родственники, и стали целой стаей зубастых медведей, и красивенькая дочка людоеда тоже стала медведицей, только с бантиком на голове. С розовым.
— Кот со страху чуть не провалился в собственные сапоги и почти потерял голос – но не хитрость. Он-то видел, что в дверях стоит его влюбленный хозяин и таращится на этот бантик, и рот у него открывается все шире и шире. А когда людоедская дочка бросилась к нему, расставив когтистые лапы с розовым маникюром, ну, вы понимаете, бедняга Айвен заорал и бросился бежать. Кот замяукал, медведи заревели, и от этого страшного шума весь замок задрожал и сложился, как карточный домик, в ту самую нору, которую прогрызла людоедова теща на завтрак. Кот и его доблестный хозяин едва успели выскочить в ворота.
Байерли дорисовал эту эпическую картину и нервно вытер лоб.
— И когда графский сын оглянулся, — слабо договорил он, — людоедский замок как сквозь землю провалился, а волшебство людоеда рассеялось. Хозяин расколдовался, посмотрел на кота и обрадовался ему как родному. «И зачем мне такая жена, если у меня есть кот», сказал он, и они пошли прочь.
От двери раздалось негромкое покашливание. Байерли обернулся и увидел, что там, скрестив руки на груди, стоит и внимательное слушает Его Императорское Величество Грегор, Великий и Ужасный.
— Значит, как сквозь землю провалился, да, Форратьер? — очень тихим голосом уточнил тот. – Мне было бы крайне любопытно узнать подробности. Идем.
Бай нервно вытянулся, одной рукой успевая дружелюбно помахать маленькому кронпринцу, а другой – одернуть мундир, так что императрице досталось лишь извиняющаяся, кривая, полная традиционного форратьерского шарма улыбка. Следуя к дверям за свои повелителем, он быстро соображал, с чего ему стоит начать свой злополучный доклад, когда в спину ему донеслось довольное, исполненное с недостаточной сноровкой, но вполне дружелюбное: «Мя-яу!...»
