|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
Что может быть естественней, чем, просыпаясь, видеть рядом на подушке лицо, схожее до капельки с твоим собственным? Разве что складка на левой щеке от наволочки - я тру собственную щеку, чтобы убедиться, что она не онемела и не затекла, - и... да, сегодня - шрамик на губе, едва заметный, оставшийся с детства.
А в остальном он такой же, как я. Та же худощавая фигура без слишком явно выраженных мускулов, обманчиво астеническая. Те же темные раскосые глаза с припухлой складкой века и совсем не евразийский нос. Та же смуглая кожа, гладкая, прохладная и чуть желтоватая после того, как на нее в солярии ложится загар. Как кожица сладкой груши, пошутил я как-то. А брат меня в ответ укусил в плечо, тоже в шутку. Только, кажется, это был не Робин.
- Ты куда? - уточняет сонный голос, и его обладатель потягивается, собирая в пухлый нагретый ком наше общее одеяло.
- Вниз, Роб, в лаборатории, - отвечаю, натягивая через голову футболку. - Моя смена.
- А-а, - тянет он разочарованно. Конечно, он только стажер, ему можно спать до утра - ночные дежурства ему пока не доверяют. Но и пропуск на нижний уровень тоже.
А вот мне опаздывать нельзя. Так что закрепляю последнюю застежку хрустящей от чистоты голубой лабораторной куртки, уже торопясь на выход. Или Хриз устроит мне такой разнос, что мало не покажется. За вчерашнее происшествие мне и так влетело. С размаху хлопаю ладонью по панели лифта и мягко проваливаюсь в шахту, до самого низа, так что полосы на стенах сливаются в узор.
В подвальной лаборатории я сменяю сестрицу Вербену. Ее странный низкорослый пациент тихо посапывает в больничной койке с предусмотрительно поднятыми поручнями. А вот мне спать нельзя: оглянуться не успею, как этот тип снова навострится удрать. Прицепленный к ремню считыватель похлопывает меня по бедру, пока я поправляю свет. Займусь чтением, раз ничего более приятного мне не светит.
На секунду расслабляюсь, полузакрыв глаза, и с сожалением откладываю в дальний уголок памяти заспанную физиономию братца. Ее затирают другие лица: старые и молодые, мужские и женские - с той же желтоватой смуглотой, миндалевидными глазами и горбинкой узкого носа. В основном - женские. Шесть парней на три десятка женщин всех возрастов, от родоначальницы до девчонки. Бабье царство, как шутит Фальк, но такое лишь ему сходит с рук - он ведь у Матери старший.
Мы не берем на работу посторонних. Как можно доверять тем, чьи лица не похожи на твое, словно отражения в зеркалах? Не общаемся без надобности с чужаками. Разве способен понять тебя по-настоящему человек, чей лабиринт мозговых извилин выточен наследственностью по-иному? И уж тем более мы не заводим романов с людьми из внешнего мира. Мать как-то обмолвилась, что наш клан хранит свой уникальный геном, точно раковина жемчужину, ревниво и скрыто. Ее геном, так точнее будет. Тридцать пять клонов, тридцать пять точных копий ее одной - гениального генетика и непререкаемой главы семейства.
Мы, мужчины, - ее поздний эксперимент. И собственная страсть экспериментировать у нас тоже от нее. В основном по работе, но иногда остается немножко времени на личную жизнь. У медиков не бывает проблем с сексуальным просвещением, а тем более с его последствиями; в этом плане мы даем фору вперед всяким бетанцам. Братья, сестры - всегда найдется кто-то, готовый разделить с тобой тепло и постель, как мы делим интересную научную задачку. Я предпочитаю братьев, хоть это и сужает круг выбора. Зато с любым из них я чувствую себя в точности одинаковым - как две горошины из одного стручка. Меня это заводит, признаюсь.
Любой думает и чувствует, как я. Полнейшая гармония, в операционной или в постели. Ведь невозможно быть с самим собой неуклюжим или неумелым: все равно как промахнуться, встречаясь ладонью со своим отражением в зеркале. Я в точности знаю, что ощущает брат, когда судорожно вздыхает, прогибаясь в пояснице, за пять минут до того, как довольно завернуться в одеяло и заснуть. А он знает, как доставить удовольствие мне, не озадачиваясь вопросами.
Трясу головой. Слава всем богам, каких на свете нет, что гена телепатии не существует. Узнай Мать сейчас про мои мысли, задала бы мне хорошую трепку: нечем заняться на смене - штудируй учебники, а не предавайся фантазиям. А фантазии здорового двадцатилетнего парня, которого прямо из нагретой не им самим постели вытащили на скучнейшее ночное дежурство, оригинальностью не отличаются.
Но не в присутствии пациента же. Я вздыхаю и, как порядочный мальчик, открываю монографию по неврологическим расстройствам.
***
Я сижу за пластиковым столиком в кафетерии, Фальк - напротив. Брат, как обычно, бодр, я же украдкой позевываю. Он поглядывает на меня снисходительно и, потрепав по плечу, придвигает чашку с кофе.
- Вы так и не выяснили, который у нас? - Это даже не вопрос - полуутверждение, заставляющее Фалька невольно насупиться, отчего он делается еще сильней похож на птицу, давшую ему имя. Горбинка носа и широкие брови вразлет... С такой внешностью действительно хорошо быть Ястребом. Ну, или Вороном, как я. А вот Робин иногда ворчит, почему это его называли в честь малиновки, красногрудой садовой малявки. Все сестры - цветы, все братья - птицы. Свен - "лебедь", Мартин - "стриж". Но птичьих имен на свете не так уж и много, верно? Следующему может и не повезти.
- Не-а, - подтверждаю я то же, что мы оба знаем.
- Не здорово, - соглашается брат.
Внешний мир - не то, что наша семья, для его обитателей клоны не считаются особой ценностью. Одни их просто игнорируют, другие называют ходячими складами запчастей. Если у нас в руках всего лишь клон-неудачник, захочет ли некий адмирал выкупить его за предложенную цену?
Я этого не говорю. И Фальк не говорит. Нам хватает понимающего взгляда, и это самое обычное дело. В такие минуты, если честно, я не до конца уверен насчет телепатии. Я говорю молча, и он без слов соглашается.
Да, Мать ставит наше будущее на темную лошадку, на вынесенные на берег обломки крушения. На половину человечка, который и сам по себе не очень-то велик. Стоит ли? Стоит. Пусть в последние годы наш клан богатеет и растет, но это затишье перед бурей. Надо ее опередить. Мать всегда была безрассудно... нет, рассудительно, но отчаянно смелой. Вспомнить только, с чего мы начались. Не каждая семья может гордиться путешествием своей прародительницы по канализационной трубе.
- У него явный прогресс, - оправдываюсь я. – А Вербена только о нем и говорит, мол, тут не перепутаешь - это лидер.
В моем голосе нет особой уверенности. Сестрица славится среди нас редким любопытством. Когда Мать рискнула отправить ее одну учиться на Эскобар, она была только рада. А уж такой упакованный подарочек из внешнего мира для ее любви к загадкам - настоящее искушение. Тс-с, только по секрету: типично женский самообман - каждой хочется, чтобы в бархатной коробочке оказался бриллиант, а не стекляшка.
- Ревнуешь, - качая головой, подшучивает Фальк.
- Вот еще! - смеюсь в ответ. - Тебя бы ревновал, да.
Положа руку на сердце – исправно функционирующий мышечный орган, - разницы, конечно, никакой. Маленький чужак рядом с любым смотрелся бы странно: и с братом, и с сестрой. Ревностью это не назовешь, конечно. Ревность выдумали люди из внешнего мира, она родная сестра неуверенности и сомнению. Мой умный брат все поймет правильно: легкое кокетство, дежурное приглашение. Довольно безнадежное: он сейчас завяз по уши в не-медицинских подробностях нынешнего проекта. Увы, как раз потому и особо привлекателен не просто в постели, но в разговорах после.
Нет, я не циник. Я врач. Что в сущности одно и то же.
Тем более, что имя не так важно.
***
Сигнал тревоги выдернул меня прямо из душа полчаса назад. Я успел натянуть костюм быстрей, чем накладывают жгут на рану, но к лифту уже было не пробиться мимо охранников в зеленом. Я только видел, как в госпитальное крыло несли Фалька. Парализован. Нет, никто не пострадал, да, нападение с воздуха на пентхауз, увы, силовое поле отключилось… Наш дом похож на муравейник, в который ткнули палкой.
Наконец толпа редеет. Я, махнув рукой, возвращаюсь обратно в свою комнату. Вслед за мной, молча кивнув, туда же сворачивает Свен. Верно, наша семья даже в панике разбивается на кучки, стягиваясь друг к другу как намагниченные опилки.
Повисает невеселое молчание. Я сижу и кручу в пальцах шпатель, а брат просто принимается вышагивать от стены к стене. В глазах его недоуменная злость.
- Кто это был? – спрашивает он в пространство.
Вопрос очевиден. Кто отключил экран? Кто сообщил нападавшим, что лакомый кусочек здесь - пациент, которого, строго говоря, у нас быть не могло?
- Может, Фальк и подозревает кого-то, - отвечаю без надежды в голосе, - но сейчас ничего не скажет.
- Это у Фелла предатель, - безнадежно бормочет он под нос.
- Сядь, - прошу я. - Сядь, поговорим...
- … вдруг это кто-то из нас? – договаривает брат, размашисто оседлав стул.
- Ты тоже об этом подумал? – удивляюсь. Мысль деструктивная. Только поверь на секунду, что предатель среди нас, и основа нашего существования рассыпается, как осколки разбитой колбы.
- Разумеется. А ты почему? - уточняет брат, прищурясь. Все равно как экзаменует.
- Потому, что никто не пострадал, - признаюсь честно. Все служащие живы, весь ущерб ограничивается выбитым стеклом. Если что и пропало, только наши надежды.
- Вот именно, - усмехнувшись, соглашается Свен, - никто и ничто, кроме сумасшедшего плана Лилии выбросить нас во внешний мир.
- А ты был против? – оторопело спрашиваю я.
- Наоборот, - мотает он головой. – Мне бы это безумие пригодилось. – Он начинает говорить быстрее и сбивчивей. - Тут мужчины всегда на вторых ролях, верно? То ли мы поздняя попытка, то ли неудачная. Только не говори, что тебе ни разу не приходило похожих мыслей, птенчик. Может, кто-то просто довел их до логического конца? Как Лотос?
Лотос. Старшая дочь Лилии; говорили – правая рука, говорили - наследница… Не знаю я, что тогда говорили, если честно. Она покинула клан, когда меня только достали из репликатора. Взяла чемоданчик с материалами и вышла за ворота, так что ли? Дешевая сцена из головидео-боевика. По самым скромным оценкам, чтобы захватить все то, что она принесла как свой пай в баронство Бхарапутры, понадобилась бы грузовая платформа.
Детали не важны. Если могла изменить одна, могут и остальные. Неужели в ком-то из тех, кто думает как я, чувствует как я, улыбается моей улыбкой, прячется чужак? Оборотень, который пахнет в точности, как я, и засыпает на моей подушке?
Видимо, физиономия у меня безрадостная, потому что Свен смотрит на меня внимательно и машет рукой: - Да нет, глупости. Есть объяснение проще: кто бы на нас ни напал, он не желал начинать открытую войну с Домом Фелл.
- Ты сам в это веришь? - спрашиваю напрямик.
- Заставь работать свою умную голову, братик, - усмехается он. - Скорее я поверю, что это дело рук или самого барона, или того, кто хочет нас перед ним скомпрометировать. Но Лилия нас в это дело втянула, она и спасет. Нам надо держаться вместе.
Он уверенно притягивает меня за руку, вплотную к себе. Темные глаза щурятся упрямо, блестят то ли досадой, то ли возбуждением. Свен - мой старший брат; мы никогда не спорим со старшими. Он выбрал не самый худший способ остановить поток вопросов без ответов. А все, что надо, он объяснит мне. Потом.
***
Я всегда говорил, что клоны - это сила. Именно они заставляют мир вертеться. Как иначе объяснить бурю, поднятую в нашей тихой заводи парочкой этих пришлых безумцев?
Вот, например, представьте себе картинку: вы смотрите на свою руку, а вместе пяти пальцев видите на ней шесть. В здравом уме и не после наркоза. Нет, с пальцами у меня все нормально. Зато ночью посреди коридора я встретил сестру, которой прежде в глаза не видел, - это был шок еще почище. Вплоть до того, что я, словно глупый посетитель, наклонился и прочел вслух, что гласила именная нашивка на лабораторной куртке. "Доктор В.Дюрона". Знакомая зеленая куртка Вербены, измятая еще больше, чем обычно позволяет себе моя не озабоченная внешностью напарница, но в ней - совершенно незнакомая девушка с нашим общим лицом. Как вам такое?
После подобного сюрприза визит клиента, который является к нашему порогу посреди зимы в саронге и шлепанцах, больше не кажется чем-то необычным. А потом мир в одночасье переворачивается с ног на голову. И тоскливое, прикрытое пленочкой отчаяния, ожидание сменяется лихорадочными сборами.
От сумасшедших клонов-коротышек еще и не того можно ожидать. Я только не понял, второй ли это из них или уже третий. Судя по тому, как он взялся командовать, среди них этот - самый старший. А раз его почему-то слушаются и Мать, и барон - неприятно думать, а вдруг в тело толстенького молодого парня пересажен мозг на сто лет постарше?
Бр-р, неприятная идея. Я тихонько делюсь ею с Мартином, пока мы спешно перетаскиваем упакованные баулы всей семьи на досмотр к фелловским охранникам. Но тот только фыркает: - Придумал тоже. То-то клон-брат так спешил с ним встретиться. - Физиономия у него при этом такая, словно он иронично щелкнул бы меня по лбу, не будь у него руки заняты вещами.
Я на него не обижаюсь. Мартин - насмешник, он всегда такой. Зато уже в пассажирском катере, втиснувшись в узкие, тесно поставленные кресла, можно будет замечательно подремать, прислонившись к его плечу. Что может быть естественней, чем, вынырнув из дремоты, первым увидеть знакомое по отражению в зеркале лицо? И не так принципиально - чье.
Где-то там внизу тонет в вате низких зимних облаков наш дом, вслед за ним растворяется, как незначительная морщинка на поверхности планеты, весь город. А нас ждет Эскобар.
Может, этот новый мир окажется не так плох, если встретить его вместе?