|
 Если вам понравилось, пожалуйста, оставьте отзыв - порадуйте автора. |
Нежные, теплые – воистину коровьи – карие глаза, казалось, проникали в душу. Айвен почесал роскошный, цвета топленых сливок, бок и попытался увернуться от шаловливого пинка. Неудачно. Почесывая очередной синяк, молодой лорд Форпатрил задумался о своей несчастной судьбе. «Как? Как я сюда попал?!» Вопрос, к сожалению, риторический. И ответ на него прекрасно известен: чертов Майлз!!! Только он, двоюродный братец, милорд Форкосиган. Он самый! Кто еще мог довести Айвена до его нынешнего – тяжелого и, правду сказать, непереносимого – положения? Корова нетерпеливо хлестнула его хвостом по лицу, и Айвен немедленно схватился за увесистую гру… нет, вымя.
А ведь тот день – ясный осенний день в Форбарр-Султане – не предвещал ничего плохого. Опавшие листья весело шуршали под ногами. Солнце пригревало кудри на коротко – по-патрициански – стриженой голове. И даже вызов в имперскую СБ к самому Иллиану почему-то не напряг обычно такого острожного Айвена. Хотя должен был. Только увидев беспокойно расхаживающего по кабинету Майлза, Форпатрил почувствовал, как то, что он привычно называл своей интуицией, а остальные – просто ленью, медленно начало менять дислокацию от мозга к ногам и засело где-то в области желудка, обосновавшись там уже надолго. Может быть, навсегда.
«Нет, – на всякий случай произнес он, опасливо косясь на главу СБ, – у меня годовой отчет в штабе, я занят. Я не мог…» Иллиан кашлянул, и "у" застряла в горле. С шефом имерской СБ спорили только самоубийцы – или Майлз. Что, в сущности, одно и тоже. Айвен безнадежно выслушал все перипетии истории Терренс Си. Узнал о проблемах, вызвавших задержку в исследовании телепатического генома на Барраяре. Получил указания помочь выяснить подробности о ходе экспериментов на планете с каким-то неудобоваримым названием. И под конец, почти уже убаюканный мерным голосом Саймона и мельтешением Майлза, будто под гипнозом, подписал огромное количество бумаг. Как позже выяснилось, среди них затесалась и просьба о предоставлении ему внеочередного отпуска – с формулировкой «по семейным обстоятельствам» (кто виноват, что наши бабушки были сестрами?), и список требований секретности – (за то, что я сейчас узнал, меня уже положено расстрелять). И главное – согласие на пятимесячную командировку вместе со специальным агентом лейтенантом Форкосиганом на сию планету в роли помощника уже упомянутого мелкого лорда. Выходя из кабинета, Айвена пошатывался, что, к сожалению, не вызвало ни у кого ни сочувствия, ни удивления. Из кабинета Саймона Иллиана часто выбирались в куда худшем состоянии. Майлза Айвен догнал, когда тот уже покидал здание.
– Будь любезен, объясни, зачем в роли помощника-телохранителя тебе понадобился именно я? – Айвен достаточно близок к императорскому трону, чтобы уметь, когда нужно, изъясняться истинно по-королевски. – Почему ты не берешь своего начальника разведки? В конце концов, коммандеру Куинн, твоей Элли, об этой дикой истории известно больше, чем кому бы то ни было. Да и опознать действующих лиц и исполнителей она сможет лучше нас с тобой.
И тут Айвена настиг последний удар. Майлз почесал голову, удивленно взглянул на притихшего от ужаса родственника и произнёс ровным тоном: «Неужели ты прослушал все объяснения? Мы летим на Афон. Или мы забыли сказать, что на Афоне вовсе нет женщин? Их туда и не пустят. Туда практически и туристы не заглядывают. Мы с тобой едем как пара эмигрантов. Пара, понимаешь? Зато целых пять месяцев тебе не нужно будет находить себе оправдания для леди Элис, объясняя ей, почему ты все еще не нашел себе подходящую жену. Муж тебе уже обеспечен. Итак, вылет завтра, в десять ноль-ноль. Собирайся».
Так Айвен оказался на Афоне. Хотя нет, не сразу на Афоне. Два из отпущенных им пяти месяцев ушли на адаптационный курс на станции-спутнике. Два месяца учебы, во время которых желание прикончить Майлза на месте приглушалось только страхом, что следующий в линии наследования – он сам. И прыгать на одну ступеньку ближе к трону не хотелось. С другой стороны, Айвен, увы, всегда любил секс – хороший гетеросексуальный секс. Много хорошего гетеросексуального секса. Но никогда он не любил его так сильно, как, отвечая на дурацкие вопросы руководства по изучению психологии аборигенов: «Сколько раз наши Отцы назвали женщин «премерзким сосудом греха»? Почему женское тело так некрасиво?..» И прочее в том же духе. Хотя графические описания этого урока в сопровождении анатомических карт и трехмерных фотографий показались Айвену после месяца воздержания… ммм…. довольно эротическими.
Желание убить Майлза, а заодно и наставников, возрастало, когда кузен, по своему обыкновению, блистал на уроках. Сочинение лорда Форкосигана – «Эпос «Дафнис и Хлой». Образ Хлоя в древней литературе» – удостоилось чести быть зачитанным в классе перед всеми пятью слушателями курса, трое, из которых представлялись Айвену попросту ненормальными. В ненормальности двоих оставшихся, себя и Майлза, он был уверен абсолютно. Кроме того, он не мог не замечать бросаемые на него нежные взгляды и зазывные улыбки этих троих учеников, да и наставников помоложе. К одному из преподавателей Айвен просто боялся повернуться спиной, поскольку, сделав это однажды, ощутил весьма болезненный щипок ниже оной. Ясно, что только присутствие, гхм... партнера спасало Айвена от более агрессивных поползновений на его весьма мускулистую… заднюю часть. Радовало только одно – прекрасные актерские способности маленького адмирала. Следуя на уроки, Майлз бодро висел у него на руке и то и дело поправлял ему кудри на лбу, вызывая у Айвена приступ мигрени. А за столом в столовой, ласково советовал есть поменьше, а то «котик» растолстеет.
Но вскоре выяснилось: по сравнению с месяцем стажировки на ферме уроки – это ещё цветочки. Стажировка считалась наиважнейшей частью адаптации новых репатриантов на Афоне. О ней с пафосом напоминали почти на каждом занятии. О возможности получить хорошую стажировку мечтали вслух в столовой. Каждый из четырех учеников, включая Майлза, ежевечерне строил планы на важную, ответственную стажировку, где он мог бы принести пользу своей стране. Айвен при этом благоразумно помалкивал. Стажировка давала право на соцкредиты в размере от десятой части до трети для получения квоты на первого ребенка. Когда Майлз, счастливо задыхаясь, увлеченно заговаривал о том, сколько детей хотели бы завести они с Айвеном, у лейтенанта Форпатрила начинался утренний токсикоз – даже если разговоры шли по вечерам.
На собеседовании Форкосиган превзошел самого себя, очаровав всю комиссию рассуждениями о том, что годы идут, а он, Майлз, как и его партнер, будучи сами единственными сыновьями, всегда хотели большую семью и ради этого готовы на любую тяжелую физическую работу, особенно Айвен. Майл вдохновенно нёс околесицу, а его «партнёр» настолько заслушался, что на секунду ему привиделась идиллическая картина: они с Майлзом в окружении дюжины маленьких темноволосых и сероглазых фор-отпрысков. Сбросив наваждение, Айвен в свою очередь пробормотал сквозь зубы, как упоительно трудиться на благо процветания Афона, да славятся Отцы Основатели. И не забыл упомянуть о пройденном на первом году академии курсе по ксенобиологии и ксеноботанике. Боль, в отдавленной Форкосиганом ноге, дошла до Айвена сразу, а её причину и смысл взглядов «мужа» он понял немного позже, когда Майлз получил стажировку на почте в должности развозчика товаров. Самого Айвена отправили на острова – трудится на ниве сельского хозяйства. – Айвен, ты действительно идиот, – выговаривал ему двоюродный брат перед сном, методично разоряя «супружескую» постель. – По-моему, ты запамятовал, что мы тут делаем. Работа на почте дает нам возможность объехать как можно больше мест, собрать все новости и сплетни этой забытой вселенной планеты. У нас осталось три месяца – не так уж много времени по любым меркам. Теперь же ты бездарно потеряешь следующий, а мне придется действовать в одиночку, – кузен привычно скинул на пол подушки и одеяло и продолжил выволочку: – Конечно, восторг комиссии по поводу молодой пары, готовой ради своего первенца прожить месяц врозь, очень важен. И перспектива заработать на ферме максимальное количество необходимых тебе соцкредитов великолепна. Но мы еще молоды, и нам вовсе не нужно торопиться обзаводится так скоро… маленькими форами… Ах, какими форами они могли бы быть! Ну ладно, ладно!.. не смотри на меня так!.. лишь бы не Форратьерами. Эти ветви, будучи привитыми к нашему семейному древу, никогда не приносили ничего хорошего. Но, дорогой мой, ты же совершенно не разбираешься в сельском хозяйстве. И откуда взялась высказанная перед комиссией уверенность, будто работа на земле – твое призвание? Ты даже у матери в саду не работал.
– Я помогал ей срезать цветы, – ответил Айвен с апломбом, которого на самом деле вовсе не ощущал, – раз или два вроде бы… или нет, я видел, как она срезает цветы, пока пил лимонад на вернаде. Но кто считает? В конце концов, форы всегда владели землей, может, у меня это в крови.
Майлз с сомнением уставился на брата:
– У тебя в крови остатки алкоголя со вчерашней вечеринки по поводу окончания курса. И форы, разумеется, владели землей, кому, как не мне, это знать. Но последние несколько сот лет форы НИКОГДА на ней не работали. И твоя должность адъютанта вряд ли принесла тебе необходимые навыки. Впрочем, ты в отличной физической форме, а за месяц ничего страшного не случится. Дерзай! А я пока попытаюсь всё же двинуть наше расследование вперед.
Так Айвен оказался на ферме.
На первый взгляд, она выглядела достаточно привлекательным местом – даже для такого горожанина, каким был Айвен. Слева под яркими лучами нескольких солнц синел и шуршал прибрежной галькой океан. Серебристый баркас покачивался на причале, навевая воспоминания о любимой яхте точно того же цвета. Тянулись ровные ряды оранжерей; бесконечные, вызывающие смутную ностальгию поля и плантации с неизвестными насаждениями; странные машины, судя по всему, даже с ручным управлением. И казарменного вида постройки, откуда доносились непонятные звуки. Позже Айвен сумел опознать часть этих звуков, до известной степени ему знакомых: некоторые – по учебным фильмам академии, другие – по любимому в детстве комм-диску «Птичий Двор тётушки Мэри».
Фермерский дом был уютным и удобным; отведенная Айвену комната упоительно пахла деревом, словно в его далёком детстве; а хозяева – семейная пара Тодд и Дэйв с тремя уже взрослыми сыновьями, похожими друг на друга так, что не сразу и не отличишь, – оказались очень милы. Айвена накормили вкуснейшим, ничем не напоминавшим армейский паек ужином, уложили на мягчайшую пуховую перину и огромные подушки и пожелали как следует выспаться. «Ничего страшного, – решил Айвен, проваливаясь в дрёму, – я преспокойно выдержу месяц такой жизни. Майлза вот только жалко… А молоко тут какое чудесное! Здорово отличается от обычного – протеинового», – и счастливо причмокивая губами, ещё сохранившими вкус того самого молока, он наконец заснул.
Казалось, он не проспал и пяти минут, как снова открыл глаза, точнее – его разбудили. Полная темнота за окном озарялась лишь тусклым светом двух лун.
«Мы тебя сегодня попозже подняли, брат Айвен, – сообщил ему Тодд, подавая огромную кружку кофе. – Прости, знаю, как тебе не терпится приступить к работе. Не волнуйся, завтра встанешь с нами в четыре, как все. Лишний часок сна не повредит, уж поверь, и ничего не изменит. Мы тоже когда-то спешили завести детей, и у вас скоро будут такие же красавцы, как наши. Двое – СБД, третий вот – ДДИ, но разница совсем не заметна. Не правда ли? Айзик у нас умница».
Айвен поднял гудящую голову и с трудом разлепил глаза. Младший из братьев, худенький юноша лет шестнадцати, смотрел на гостя сквозь длиннющие ресницы, и что-то в его взгляде заставило Айвена нервно дернуть лопатками. Но радушные хозяева истолковали движение по-своему, и тут же повели нового работника к бесконечным рядам алых роз. Пахли они одуряюще.
«Значит так, – улыбнулся Тодд, махнув рукой в сторону необъятного цветника, – ты с сыновьями сегодня здесь потрудишься, а мы проверим в море крабовые ловушки. Ты ведь говорил, что любил заниматься цветами». Айвен, по мнению всего молодого женского общества столицы, прекрасно умевший дать хороший совет по составлению изысканных букетов, только кивнул. «Высший сорт, – пояснил фермер, – идет на экспорт в созвездие Тау Кита. Там планетчики с какой-то… как же её?.. Дейв, помнишь? Ците... нет, цетагандийцы из них духи делают. То ли «Волшебная», то ли «Пьяная роза». И зачем только мужчинам духи? Слава Отцам, на нашей планете вы таких извращений не найдете». – «Да, – подумал, Айвен, разглядывая бородатые физиономии Тодда и Дейва, – и хорошего крема для бритья – тоже». – «Ну вот, – Тодд наклонил ближайшую розу, – следует обрывать только зрелые лепестки. Смотри!» Айвен старательно таращил всё ещё сонные глаза, но никаких различий не увидел – все они выглядели совершенно одинаково: красного цвета, одного размера, одной формы, да и запах – тот же. На всякий случай он энергично покивал головой. На шею ему надели мешок и подтолкнули к началу бесконечного ряда цветов, после чего он был предоставлен самому себе.
В течение первого получаса Айвен энергично рвал лепестки, тихо ругаясь и постанывая из-за впивавшихся в тело шипов. Перчатки не спасали, через полчаса руки лорда Форпатрила были исцарапаны, как после битвы с дюжиной кошек. Не успел Айвен порадоваться тому, что ему удалось хотя бы прикрыть дно проклятого мешка, как подошедший старший сын, чье имя он вчера не уловил, отобрал холстину и вытряс всё собранное, громогласно поминая всуе Великих Отцов. Он еще раз медленно и внятно объяснил Айвену разницу между лепестками – как выяснилось, она заключалась в числе зазубрин по бокам, – упомянул о стоимости продукта и опять оставил Айвена в покое.
Форпатрил попытался работать осторожней, внимательно изучая края каждого лепестка, и даже начал получать удовольствие от сладкого запаха роз и шума морского прибоя вдалеке, как вдруг у него разболелась голова. Ещё бы! Он абсолютно не выспался, да и солнце начало припекать. Айвен попробовал по-солдатски убедить себя, что голова болеть не может, поскольку голова – это кость, но особо не преуспел, всё-таки в академии неплохо изучали анатомию. Жаль, что не надел утром предложенную Дейвом безобразную широкополую шляпу. Теперь уже шляпа не казалась ему такой уродливой. Потом немилосердно заныла и затекла шея, на которой висел мешок. Боль шаловливо перекинулась на плечи, захватила позвоночник. Скоро ломило уже всю спину, ноги налились тяжестью. Часа через два Айвен добрался-таки до конца своего первого ряда. И рухнул, не дойдя два шага до ведра с водой.
Полежав две-три минуты, Форпатрил собрался с духом и всё-таки дополз до него, после чего долго пил тепловатую, но очень вкусную воду, подбадриваемый смешками и шуточками двоих гигантов, которые за то же время уже закончили по три ряда каждый. Напившись, он поднялся, стараясь унять дрожь в ногах, и тут же почувствовал, что природа требует от него произвести обратное действие. «А где тут у вас биоудобства? – вежливо осведомился Айвен. – Ну, полевой туалет», – уточнил он в ответ на удивленные взгляды. «Да вот же поля – и слева, и справа», – недоумение братьев было неподдельным. Айвен представил себя спускающим брюки перед продолжавшим прожигать его взглядом Айзеком и удалился обратно в заросли роз в поисках кустика попышнее. Аккуратно пристроившись к цветам – так, чтобы ни в коем случае не задеть колючие стебли, он расстегнул штаны, встал поудобней и блаженно зажмурился. Но вместо привычного журчанья неожиданно раздался злобный шип. Подпрыгнув от испуга, Айвен уставился в немигающие, разозленные непредвиденным душем глаза змеи, весьма похожей на барраярскую ядовитую мамбу. «Аааааааааааа!!!» – завопил он, отскакивая назад и одновременно дергая непривычную молнию вверх в надежде убрать жизненно необходимую часть тела подальше от мерзкой гадины. Молния предательски плавно зацепилась за нежный любимый отросток, и на брюках расплылось мокрое пятно. Прежде чем окончательно потерять сознание, лорд Форпатрил мужественно заставил себя выпрыгнуть из цветочных рядов.
Очнулся он на своей кровати. Айзек подал ему кружку с домашним лимонадом, пробормотал что-то сочувственное, похлопал своими девичьими ресницами и наконец оставил в одиночестве – переживать сегодняшнее фиаско.
Остальные дни были не лучше. Айвен поочередно поломал три крабовые ловушки, утопил сеть и был исклеван птицами, опознанными им как «куры» из той давней передачи по головиду о земном зоопарке. А при попытке проехаться на неуклюжем механизме под странным названием «трактор» он отправил к предкам какое-то фантастическое – будто вышедшее из древних мифов – строение на толстых резных столбах, где эти птицы обитали. Через неделю во взглядах добродушных хозяев начала проявляться настороженность, а в тоне их голосов – привычные с детства стальные нотки голоса его матери. Кроме того, третий месяц воздержания давался ему весьма нелегко. Во сне Айвена преследовали видения всех знакомых ему фор-леди – почему-то непременно с лопатами. При его приближении милые дамы немедленно разбегались с шипением той разгневанной змеюки. Когда во сне престарелая графиня Форобьёва, хихикая и покачивая скрюченным пальчиком, на котором сверкал огромный перстень, сказала: «Не сейчас, мой мальчик, сгреби-ка сначала сено», – Айвен начал бояться засыпать.
А еще был Айзек. Нет, ничего такого особенного он не делал. Не пытался притронуться, не старался усесться поближе. Но взгляд его Айвен чувствовал постоянно. И невозможные ресницы с каждым днем казались ему все длинней. На работе Айзек норовил найти местечко поближе к стажеру, иногда даже раскрывал рот, будто намереваясь что-то сказать, но через секунду рот захлопывался, а ресницы снова начинали качаться, живо напоминая Форпатрилу дамские веера на императорском приеме. Однажды они даже приснились Айвену. Айзек стоял среди роз, с его кудрявых мокрых волос капала вода, ресницы раскачивались вверх и вниз. Айзек медленно – по пуговке – расстегивал рубашку. Айвен проснулся в холодном поту и с огромным стояком. Задыхаясь от ужаса, он долго глотал воздух, пытаясь прийти в себя и мечтая опять увидеть во сне какую-нибудь фор-леди, пусть даже графиню Форобьёву с лопатой. А впереди его ждали долгие три недели на ферме.
В воскресенье, вернувшись из храма Отцов, хозяева поинтересовались, не работал ли когда-нибудь уважаемый гость с животными. Вспомнив скакунов из форкосиганской конюшни и уроки графа Петера по верховой езде, Айвен радостно закивал головой, после чего был немедленно определен в коровник. Коров лейтенант штаба не видел до сих пор даже на картинке. «У нас экологически чистые коровы, – сообщили ему с гордостью, – отличное молоко, только ручная дойка. Пять раз в сутки». Решив, что выяснить по комм-сети значение непонятного слова «дойка» можно и позже, Айвен поинтересовался о начале этой процедуры и, узнав, что первый раз их «доят» в три часа ночи, он даже особо не огорчился. В конце концов, может, хоть так он избавится от сновидений с престарелыми графинями или с … полуголыми юнцами.
Через несколько часов он переменил мнение. Оказалось, «дойкой» назывался процесс извлечения из коровы желтовато-белой субстанции – того самого молока, что так понравилось ему в первый вечер у Тодда и Дейва. Способ молокодобычи очень напоминал то, чем Айвен с большим успехам занимался с представительницами уже полузабытого пола – к полному неудовольствию их матушек. Но коровы, оказавшиеся огромными и, в отличие от фор-леди, плохо пахнувшими животными, не получали от этой процедуры такого наслаждения, как форпатриловские подружки. Вероятно потому, что у них было явно больше двух сосков, и Айвену никак не удавалось уделить должное внимание каждому. Коровы мычали, лягались или – вот как теперь – махали грязными хвостами, откровенно стремясь нанести максимум повреждений лицу лорда Форпатрила, а своё лицо Айвен очень уважал.
«Ты слишком за них дергаешь, – раздалось за его спиной, и Айвен вздрогнул от испуга. Корова недовольно замычала. – Попробуй соски теребить. Вот так, нежно», – Айзек, усевшись на скамеечку, легко перебирал пальцами, в ведро с шумом брызнула первая струя. «Красавка – хорошая корова, добрая». Животное мрачно посмотрело на Айвена, и тот предпочел отступить шага на два. «И соски у неё не тугие», – продолжил юноша, улыбнувшись. Ресницы качнулись. И Айвен решился: если он попытается поцеловать меня, я отвечу и не буду брыкаться, в конце концов, я здоровый мужчина, а ближайшая женщина – на расстоянии четырех космических скачков отсюда. Надо же, какие ресницы у парня! У сестер Куделок таких нету. Да и выглядит он вполне мягким в нужных местах. Тут Айзек как раз приподнял помянутую лейтенантом штаба нужную часть со скамейки. «В общем-то, – неожиданно для себя вспомнил Айвен, – даже дядя Эйрел, говорят... и это не помешало ему…» Но мысли о шалостях юности грозного премьер-министра были настолько неприличны, что Айвен покраснел.
– Не надо смущаться, – неожиданно сильная маленькая рука подтолкнула его, нет, не в направлении юноши, а совсем наоборот: в направлении той самой скамеечки. – Садись и попробуй. Каждый из нас умеет что-то иное, – нерешительный вздох, который Айвен не услышал, а скорее почувствовал, согрел его кожу, – и знает другое. А ты не мог бы?.. – очаровательные губки приблизились к багровому от смущения уху Айвена. – Не смог бы ты?.. я знаю, это совершенно неприлично, а ты замужний человек, но мне очень бы хотелось… – губы защекотали ушную раковину, и по позвоночнику Айвена прошла дрожь удовольствия. – Ведь я никогда, никогда... Не мог бы ты рассказать мне про женщин?! А я помогу тебе на этой неделе доить коров. Правда ли, что они вовсе не так ужасны, как о них писали Отцы. Я как-то раз видел запрещенную картинку, вот с тех пор... Прости, что пристаю к тебе с такими непристойными вопросами. Но ты – первый, с кем я знаком и кто может мне рассказать…
С тяжелым вздохом Айвен вернулся на скамейку. Подождал, пока Айзек, удобно устроится на соседней табуретке возле черной громадины с крайне неподходящим ей именем Ромашка. Нежно ухватился за соски своей животины, стараясь копировать движения Айзека, и под шум ударяющей в ведро тугой струи начал: «Женщины, юноша, удивительные создания…» В конце концов, эта беседа так напоминала академию с её редкими увольнительными. И разговоры в кадетской спальне. Жаль только, почтительных слушателей не так много, как хотелось бы лейтенанту штаба. Но можно будет прощупать и остальных братьев. А ведь говорить о женщинах почти так же приятно, как и…. Ну, об этом лучше пока не мечтать. У него ещё почти три месяца работы на Афоне.