"АГОНИЯ"

***

- Это уже никуда не годится! - рявкнула Элли Куин, не сдержавшись. Все взгляды обратились на нее. Не столько с целью, установив контакт глаз с командором, получше к ней прислушаться, сколько в попытке пробудить совесть или скромность, или другое качество, заставившее бы Куин поменьше нервничать и вообще замолчать. Бесплодной, как и все попытки до того. Видимо, пробуждать было нечего.

- Мы, в конце концов, лучший штат наемников или %#& форский? - почти завопила она, вцепившись пальцами в стол. Похоже было, что у Элли совесть умерла при рождении самой Куин, именно эту мысль отражали полусочувственные взгляды дендарийских офицеров, разбредшиеся по комнате. Даже в ясных глазах Элен мелькнула тень этой мысли. Все же мягко и беспрекословно Ботари-Джезек положила ладонь поверх побелевших пальцев Куин и произнесла совсем другое:

- Конечно, мы лучший штат наемников. Потому что... - ее глаза метнулись по комнате, ища поддержки, и наткнулись на проницательный взгляд Бела Торна.

- Потому что %#& форский - самая нужная вещь в обиходе по крайней мере одного фора, а мы не нужны никому, - договорил он. Явно не так, как хотелось бы Элен - девушка разочарованно вздохнула, отведя взгляд, отметив, правда, про себя, что в чем-то Бел и прав. Зато вполне так, чтобы Куин взбесилась снова.

- Вот именно! Хотя я готова признать равенство статусов дендарийцев и ... этого самого. Хотя бы потому, - она вздохнула и, кажется, улыбнулась уголком губ: - что одному фору мы все-таки нужны, как...

- Как воздух, - улыбнулся в ответ Майлз, прекращая этим обворожительным в своей своевременности действием поток нецензурщины Куин, едва не погребший под собой честнОе собрание. Перевел взгляд на Торна и, пряча улыбку под выражение молчаливой сосредоточенности, добавил: - На Бете.

Бел кокетливо опустил ресницы, будто бы кивая в знак согласия. Майлз кивнул в ответ и снова погрузился в размышления. Элли Куин этот обмен любезностями почему-то не понравился.

- Мало вам наша проблема мозги *#ет! Еще и друг другу глазки построить время находите! -

Майлз приподнял одну бровь, всем своим видом выражая непричастность и неизвращенность - что, в принципе, так и было. Бел молчаливо вздохнул - из-за той же неизвращенности Майлза, по-видимому. Сержант Таура, сидящая напротив Куин, оскалилась: - Элли, я тебя, конечно, люблю и уважаю, но вот за такие слова об адмирале и укусить могу! -

Элен зажмурилась. Собрание проходило в таком "боевом ритме" уже полтора часа, и за это время ничего не было решено. Надо было с самого начала оставить Майлза одного: уж он-то что-нибудь придумал бы. Но этот вездесущий штат командиров не упустит возможности таскаться вслед за Майлзом везде, где только можно и нельзя. И зачем, спрашивается, они все и она сама понадобились Нейсмиту?

- Так, членовредительства оставим на десерт, - Нейсмит приподнялся над столом, и Таура уважительно съёжилась. - Мы пока еще цивилизованные лю...э...существа и можем думать.

- Да мы вообще много чего можем! - снова сорвалась Элли. - Только почему-то это больше никому не нужно! С чего бы это, интересно, в галактике прекратились все войны, правительства благополучно поделили между собой п-в туннели, прекратились заказные убийства, эксплуатация невинных и борьба за престоло-и-прочее-наследие?

Повисла тишина.

- Ты хочешь сказать, - с нажимом произнесла Элен, - мы существовали, паразитируя на человеческих пороках?

- Нет, Элен, я совсем не это... - наконец замялась Куин, и самое время было бы этому порадоваться, но было в ее словах что-то, что задевало не на шутку. Да не за нежные чувства, а за самое нутро вывернутого наизнанку сердца.

- Именно это она и сказала, и я с ней согласен. - Все так же возвышаясь над столом (не очень высоко, впрочем, учитывая небольшой рост), Нейсмит обвел взглядом офицеров. Непонимающе сверкающая большими люминесцентно-янтарными глазами в полумраке каюты Таура. Погруженный в мысли о чем-то своем Бел Торн. Напряженная, как сжатая пружина, Элли Куин. Непроницаемая и внешне спокойная Элен Ботари-Джезек. Его неизменная команда. Команда, которая ожидает от него каких угодно слов - кроме тех, которые он скажет сейчас.

- Да, мы действительно зарабатывали свой хлеб на борьбе с пороками и ошибками людей и целых планет. Благородство, но благородство вынужденное, почти практическое. Мы делали это, пока нам за это платили. Я не уверен, была ли у большинства моих людей еще какая-то мотивация для подобного поведения. Может быть, еще гордое звание дендарийца. Но что оно стоит теперь? Последние два года дендарийцы не были нужны тем, кто раньше был готов платить любые деньги за опережающие военные маневры. - Майлз резко взмахнул рукой, бессознательно что-то отбрасывая. - Никому. Хорошо ли то, что относительный порядок установлен? Да - для тех из нас, кто жил ради этого, кто именно этого и добивался. И нет - для остальных, предпочитающих в гуще мракобесия отрабатывать свое жалование, а не бедствовать в благополучном мире.

Кажется, напряжение Куин передалось всем: Элен поджала губы, и в ее взгляде мелькнул стальной оттенок пристальности, Таура качнула головой и распрямила спину, став едва не выше стоящего на ногах адмирала, Бел Торн подался вперед, сдержанная полуулыбка исчезла с его лица. И тогда адмирал Нейсмит понял, что попал в цель. Но останавливаться на достигнутом он не умел, да и не хотел.

- Попытка всеконтроля Цетаганды пресечена по всем направлениям, по многим из них - нашими руками. Междоусобицы завершились благополучными исходами. Синдикаты развенчаны - не все и не везде, но те, что остались на плаву, до полусмерти запуганы и нескоро проявят себя. Контроль над п-в туннелями в надежных руках. В мирное время колоссальные расходы Барраяра на военное поразделение не просто необоснованны, но вызывают подозрения у политических союзников державы. Неудивительно, что связь с наемниками – явная ли, скрытая – отныне чревата сложностями в коммуникациях, от которых и без того устали правительства за долгие годы войн. Если мы хотим продолжать то, чем занимались раньше, - он помолчал, - нам остается только поступить на работу к бывшим противникам и таким образом выровнять силы, чтобы потом снова было с чем бороться. Но подобный поступок представляется мне неприемлемым. Значит, самое время объявить славное дело дендарийцев законченным, пока оно не развалилось само. Мы все уже слышим, как оно трещит по швам, и пока это не вылилось ни во что худшее, самое время остановиться.

- Остановиться? - чуть не вскричала Куин. - Но это же...

- Невозможно? - спокойно предположил Майлз. - Отчего же? Теперь невозможно кое-что другое: все то, чем мы занимались прежде. По крайней мере, выжидая, мы потеряем еще десять лет, если не больше. Кому-нибудь хочется провести свою жизнь в напряженном ожидании неизвестно чего?

- Почему же неизвестно? Известно! - вскричала уже Таура, и в эхе ее громкого голоса потонуло тихое "Да", сорвавшееся с губ Торна.

- Как бы то ни было, - возразил Майлз уже механически: спор перешел с сути вопроса на мелочи и дополнения к основе, - срок ожидания нам неизвестен. Или и с этим кто-нибудь желает поспорить?

Но спорить никто не захотел.

- Значит, - в эту секунду голос Нейсмита громоподобно огласил каюту, и Элли поежилась, - на этот неопределенный срок Свободный Флот Дендарии объявляется распущенным. Объявите об этом своим подчиненным, офицеры.

Тишина прервалась внезапным громким всхлипом. Сержант Таура плакала, спрятав лицо в ладони. Это ли или что-то другое задело чувствительную струну в душе Майлза, но, уже собравшись покинуть каюту без дальнейших разговоров, он развернулся на пороге.

- И еще, - добавил он. - Завтра я улетаю домой. На Барраяр. Если до того времени кто-нибудь из вас найдет причину не распускать дендарийцев, я с радостью приму и выслушаю его в своей каюте в любое время. - Кивнув головой всем троим, он вышел за дверь, и, прежде чем она закрылась за его спиной, оставшимся в каюте почудилось, будто он произнес: - Простите.

Он уже не видел, как Элен заботливо наклонилась над огромной Таурой, шепча ей на ухо что-то успокаивающее, что-нибудь вроде «Все может измениться». В голове Нейсмита было ясно и пусто – и столько простора, сколько вполне достаточно небольшому урагану, чтобы бушевать в полную свою мощь.

«Слишком долго я выбирал, кого оставить в живых: Нейсмита или Форкосигана, - думал он, отмеряя шаг за шагом в направлении каюты в конце коридора. – Слишком долго надеялся, что они и дальше смогут существовать вместе – во мне одном. Это с самого начала было всего лишь тем, чем и следовало быть». Гранатой замедленного действия. Да. И вот он, ее взрыв, самоуничтожение. Самое дорогое – теперь он наконец отважился себе в этом признаться – отныне потеряно. Адмирала Нейсмита больше нет. И его флота – тоже. Остается только вернуться домой, к родителям, которые помогут сгладить боль и кое-как вернуться в привычную колею. И стоило ли так долго убегать от самого себя, чтобы однажды понять, что это бег по кругу? И, если ему – ему, у которого осталась в запасе жизнь лорда Форкосигана – так тяжело, каково же тем, чьей единственной жизнью была эта, сопряженная со службой во флоте Дендарии?

Ему пришлось прикладывать ладонь шесть раз, прежде чем идентификатор согласно запищал, открывая дверь каюты. В седьмой раз он приложил ладонь ко лбу, опускаясь в кресло без сил. Рука дрожала.

***

- Мне очень жаль, Таура, - опустив звание «сержант», прошептала Элен, нежно касаясь рукой плеча юного суперсолдата. – Но, боюсь, мы не можем ничего предпринять. По крайней мере, сейчас. Потом – возможно, но не сейчас.

- По-том…. – сквозь слезы неразборчиво повторила Таура, не отнимая рук от лица. Элен вдруг тоже захотелось плакать, когда она поняла, что ее не то что не слышат – не понимают. Что эта девочка, еще совсем юная, уже не верит в «потом». Что для нее существует только сегодня, а слово «завтра» и слово «смерть» стали синонимами.

- Чертовы генетические эксперименты, - прошептал чуть в отдалении Бел Торн так, чтобы Таура не слышала, и Элен поняла: они думают об одном и том же. Это сработало, как нажатие на пусковой рычаг, и, качнувшись на носках, Ботари-Джезек вернулась к своему месту за столом ближе к иллюминатору, у которого стоял Бел и смотрел в пустоту космоса – Элен готова была поклясться: смотрел, не видя.

- Она не поймет, почему Майлз так поступил. Никогда, - так же, полушепотом, проговорил Бел, подтверждая мысли Элен. Ботари-Джезек сощурилась: для нее было… необычно, что ли, слышать, как гермафродит называет Нейсмита по имени за глаза. Раньше все их общение о нем ограничивалось передачей приказов, сухих деловых рапортов, переговоров, или разгоряченных криков «Прикрой адмирала!» на арене боя. Признаться, ей давно хотелось поговорить с ним о Майлзе начистоту – но теперь, когда появилась возможность, разговаривать стало не о чем. Потому что и Бел наверняка видел в Майлзе эту его оболочку – адмирала Нейсмита, и ничего больше. Ну что же, надо отдать Майлзу должное, большее он показывал только Куин – кстати, где она?

Элен оглянулась. Входная дверь закрывалась с тихим треском, за ней затихали торопливые шаги Элли. Куда она побежала? Предлагать Майлзу Нейсмиту тысячи вариантов, только чтобы он остался «собой» - остался Нейсмитом? В таком случае могла бы прихватить с собой Торна – у них по этому вопросу одно мнение на двоих. Элли почувствовала легкое раздражение, снова поворачиваясь к бетанцу. Ну да, ему и не с чем было сравнивать великолепие Нейсмита. Он не был знаком с тем Майлзом, с которого все началось и без которого ничего бы не было.

Он – не был. Она – была.

- Есть идеи? – подавив раздражение, поинтересовалась она.

- Нет, - голос Торна был полуживым и срывался на шепот, словно бы волна физической слабости накрыла его и погребла под собой.

- Никто из вас не думает, что ему так лучше, верно? – уже спокойнее спросила Элен. Бел повернулся к ней лицом, вгляделся покрасневшими глазами:

- Здесь каждый думает сам, командор Ботари-Джезек…, - и поправился, - Элен. Я не возьмусь судить за них.

- А ты?

Бел промолчал. Элен взглянула в иллюминатор через его плечо и тоже замолчала. Разверстая кровожадная пасть космоса сначала разрывает нас на куски, а потом пожирает по частям – вот что подумалось ей. Когда великолепие межзвездного простора становится просто вакуумом, в котором плавают, как органы в колбах в генетической лаборатории, облака газа и осколки камней – вот тогда и приходит понимание слова «нет». Нет дендарийцев, нет войны… Мать Майлза, Корделия, должно быть, очень довольна – она всегда была против войн. Только вот что она скажет и подумает, когда вместо живого сына ей вернут только половину?

- Мне кажется, сейчас не время рвать себя, - снова заговорила она, обращаясь и к Белу, и к Тауре, чьи всхлипы все еще были слышны за спиной. – Нам будет проще, чем ему. Если нет больше вооруженных нападений, такие, как ты, Таура, могут пригодиться на защите важных объектов. Тебя, Бел, одно твое бетанское любопытство утащит в путь на поиски новых приключений. А я… - Элен осеклась, но усилием воли собралась и продолжила, - я начну семейную жизнь. Не на Барраяре, а там, где База не арестуют по обвинению в далеких прошлых грехах. Я уже подумывала об этом. Должно быть, пришло время осесть. Но это мы, а Майлз… - Ботари-Джезек вздохнула и замолчала снова.

- Майлз… - повторила Таура: судя по всему, она уже перестала плакать. – Я бы могла сопровождать его и дальше. Могла бы – да и хотела бы, конечно – вернуться вместе с ним на его планету. Могла бы остаться с ним хоть навсегда…

- Нет, Таура, - горько процедил Бел, глядя в полыхнувшие едва заметной надеждой и угасшие снова глаза. – Таких, как ты, его планета не принимает.

«Его планета не принимает даже таких, как он сам».

- Может быть, каждый из нас просто поговорит с ним, раз уж плана действий, как и общего желаемого результата у нас нет? – не то спросила, не то утвердила Элен – и неожиданно от себя добавила:

- Я просто хочу успокоить Майлза. –

Таура удивленно вскинула голову, впившись взглядом в уставшие глаза Элен, и командор осознала, что последнюю фразу они с ней сказали хором. А может быть, втроем?

Дверь с шипением отворилась. На пороге возникла Элли Куин. Такой непохожей на себя Элен не видела ее уже давно. Не то чтобы далекой, замкнутой в своем несчастии, но – чужой. Остывшие глаза смотрели прямо перед собой и словно случайно ловили в фокус то одного, то другого офицера. Куин невесело рассмеялась, опускаясь в кресло.

- Он говорит: я должен, я должен, я должен, - проговорила она, не то задыхаясь, не то насмехаясь над собой. – Я должен вернуться домой, должен порадовать родителей, должен стать собой…или вспомнить первую свою роль: слишком уж долго, мол, играл другую. – Она фыркнула. – Слишком! Да сколько времени он провел со мн… с нами? Неужели так много? Кажется, не прошло и года. А он говорит – десять лет. Десять! Да как такое может быть? Я же держу в своей голове всю отчетность! – голос Элли стал неуверенным. – Кто из нас сходит с ума: я или он?

- Ты, Элли, - утвердила Элен, но с незаконченной интонацией, и, устыдившись своего упрека к лучшему после Нейсмита командиру, поторопилась договорить: - ты, Элли, очень устала за последние дни.

- От ожидания, - буркнула Куин, - устали мы все. От бездействия. Я так не могу. В этом желатиновом безвременье, где никому ничего не нужно, я напоминаю себе безвкусную барраярскую леди из его рассказов, и мне противно, Элен, противно!

- Тебе нужно отдохнуть, - не терпящим возражений тоном приказал Торн, наклонившись над креслом, в котором безвольно сидела Куин. – Причем желательно в больничном отделении. –

Глаза Элли широко раскрылись.

- Так ты считаешь… это я сошла с ума? – полушепотом проговорила она. Бел кивнул, отводя взгляд. Куин выпрямилась в кресле, с достоинством подняв голову, и отчеканила:

- В таком случае командор Куин, свою миссию закончившая – если можно назвать так полный провал в переговорах – временно освобождает себя от обязанностей командования на корабле и откомандировывает себя в больничную палату под наблюдение лучших врачей до улучшения самочувствия. Командование временно передается Элен Ботари-Джезек, заслужившей это право и мое личное доверие, - и на полтона тише, - большее, чем к себе самой. – Она рывком поднялась на ноги и уверенной походкой направилась к двери – словно бы задалась целью не позволять себе больше ни единой слабости.

- Молодец, Куини, - восхищенно произнесла Элен, не отрывая взгляда от удаляющейся женщины. Куин ничего не ответила, только вскинула руку к левому виску, отдавая честь, и шагнула за дверь. Когда та герметично закрылась, Элен тяжело вздохнула, испытывая желание опуститься на колени на пол, чтобы помолиться перед всеми мыслимыми и немыслимыми богами за этих людей с несгибаемой силой воли, загнанных в угол.

- Лучше бы я умер в нашу прошлую операцию, - произнес Бел Торн и склонил голову.

Таура вскочила на ноги, опрокинув стол, и со всех ног побежала к двери. Ни один, ни другая не стали ее останавливать.

***

- Вот поэтому-то я и не могу повернуть назад, - объяснял Майлз уже в десятый раз. Из них в пятый – Тауре. Из них первый – стоя перед ней на коленях, сжимая ее огромную ладонь в своих и глядя прямо в глаза. Да уж, докатились, адмирал Нейсмит, что и говорить! Перед уходом будете замаливать грехи перед подчиненными? Свои грехи, которые до сих пор были на их совести и отнюдь их не тяготили?

Майлз встряхнул головой и сконцентрировался на собственном взгляде. Оттенок пронзительности в нем сменился обволакивающим теплом понимания.

Таура всхлипнула: - Но мы… я… не могу тебя оставить… - прерывисто дыша, проговорила она. Видно было, как ей тяжело сдерживать лавину слез, готовую сорваться с кончиков ресниц, туманящую взгляд. Она смотрела мимо глаз Майлза и не пыталась сосредоточиться: стоило бы ей сделать это – и реальность навалилась бы с новой силой. Реальность, в которой не будет дендарийцев. Не будет ее «любовничка», как она иронично называла порой Нейсмита, оставаясь с ним наедине. А лорд Форкосиган… да кто такой лорд Форкосиган в глазах создания, для которого звания и должности не имеют значения?

Казалось, Таура почувствовала мысли Майлза, потому что заговорила о том же:

- Не может быть, чтобы ты уходил из-за… из-за того имени, которое ты носишь там. Из-за всего этого почета, роскоши, балов и прочих глупостей. Скажи, Форкосиган – это ведь тот же Нейсмит, только… более… - она замялась, подбирая слово помягче, боясь обидеть, - … изнеженный своими привилегиями, да?

- Если бы, девочка, - вздохнул Майлз, поднимаясь на ноги. Ребенок. Еще совсем ребенок. И как прикажете объяснить ребенку то, что творится в душе у глупого взрослого дяди, замученного раздвоением личности, которого у нее нет и не было?

«Забавно, - он усмехнулся про себя, - а раньше самым сложным было представить, как можно этому ребенку отдавать приказы. Как повелевать им, чтобы он убивал. Выходит, самоубийство – тяжелее?»

И впрямь: распуская Флот Дендарии, он знал, что вынуждает каждого из его нынешнего окружения совершить самоубийство. Пусть маленькое, всего часть себя отрезать, искромсать и отбросить – но ведь часть самую дорогую! Жестоко, адмирал, жестоко. Или жестокость эта уже форкосиганская? Каким же страшным человеком я становлюсь в таком случае!

- Лорд Форкосиган, - отогнав мысли, начал он, - это противоположность адмирала Нейсмита. В некотором роде. Те качества, которые требуются для успешного выполнения своей работы Нейсмиту, Форкосигану пригодятся от силы раз или два в жизни, да и то если этому надутому вельможе очень повезет на острые ощущения, - Таура улыбнулась сквозь слезы в глазах, слушая, как Майлз иронично прохаживается над самим собой, и на душе у Нейсмита посветлело. – И наоборот: Форкосигана отправили бы на передовую с вооруженным подразделением, только если бы в СБ сидели одни дураки. Стало быть, я – и Нейсмит, и Форкосиган, но обязательно в разное время. Видимо, слишком много этого самого времени мне довелось потратить на одну половину себя, - он не замечал, что говорит уже открыто, не утаивая своих не то что мыслей – сокровенных интуитивных догадок, что Таура не пытается сдержать слезы, а, застыв с раскрытым ртом, жадно ловит каждое слово, - и теперь наступает компенсация. А может быть, стать лордом Форкосиганом, графом Форкосиганом – это мое истинное предназначение, для которого я рожден на этот глупый свет. Может, весь этот, - на язык просилось странноватое словечко «нейсмитизм», отчего-то живо напомнившее Майлзу его брата-клона Марка, - десяток лет во флоте был моей ошибкой, может, я пошел не по тому пути, по которому надо было идти. Впрочем, я доволен, что по нему пошел. И знаешь, почему? – ему не надо было наклоняться, чтобы прошептать сидящей перед ним Тауре что-нибудь на ухо: он и так был на необходимой высоте. – Потому что я не люблю, когда всё решают за меня. Не люблю действовать по чужому плану, если в распоряжении есть свой. И ощущение «тут уж ничего не поделаешь» мне не нравится.

- Я.. .понимаю, - кивнула сержант. – Когда там, в подвале Риоваля, мне отмерили срок моей жизни…

- Вот видишь, мы похожи, - через силу улыбнулся Майлз (вышло почти натурально). – Я тоже выбираю сам. Но иногда получается так, что по-своему поступать уже нельзя, потому что если пойдешь против всех, всё будет кончено. И с тобой, и с теми, за кого ты несешь ответственность, - Глаза Тауры затуманились. «Зря я это сказал», - отметил Майлз, но отступать было некуда. – А еще бывает, что все, что ты делал до того, теряет смысл. Это судьба загоняет тебя в ловушку. – «Надо будет себе сказать никогда больше не думать вслух при свидетелях!» - И сколько я ни ломал голову, ни одной лазейки я не вижу. Ты, думаю, тоже, - Голова Тауры печально склонилась, и Майлз не удержался, чтобы ласково погладить ее по щеке. – Поэтому пока что мы закончим с этим. Если однажды миру опять понадобится такой флот, каким были мы, мы сможем собраться снова. Ведь правда? – последнюю фразу Майлз произнес, желая закончить тяжелый разговор с обоюдного согласия.

- Нет, - как отрезала Таура.

- Что?

- Неправда, Майлз. Ты сможешь собрать их, это так, но мы – мы уже не сможем собраться, - сержант вскинула голову, с вызовом встречаясь взглядом с Нейсмитом, почувствовавшим в ту же секунду желание провалиться сквозь землю. Если бы тут была земля, может быть, он и провалился бы, но вакуум не располагает к воплощению фразеологизмов. – Ты знаешь, сколько мне осталось? – Под пристальным взглядом, как под прицелом, Майлз через силу покачал головой. – И я не знаю, но совсем немного. Что мне делать, если я умру? То есть, нет, не так. Если я не хочу умирать? Не хочу оставлять тебя? Может быть, меня не станет, а я тебя больше никогда и не увижу? Может, я буду вспоминать свою жизнь – и мне будет нечего вспомнить о последних ее днях? Все мои воспоминания останутся здесь? С тобой?

«Черт! – ругнулся про себя Майлз, прозревая. – Теперь она говорит так, будто старше меня! Впрочем… может, она и старше. Для нее ведь год проходит за месяц – таков ее метаболизм. Да и я значительно моложе, чем считает большинство дендарийцев. Выходит, давно пора было начать говорить с ней на равных? – и тут же осекся. – Нет. Я не смог бы».

- А я, Таура, умираю через сутки. Вернее, не совсем умираю – я ложусь в криокамеру. И в этом мерзостном месте я должен буду ждать, когда от меня снова потребуется стать Нейсмитом. И, возможно, не дождусь. Жизнь Форкосигана в моем нынешнем представлении – это не жизнь.

И замолчал. Таура ничего не ответила, но и взгляда не отвела – словно надеясь, что Майлз добавит что-то еще, смягчающее смысл сказанного им. В ее глазах мелькнула – жалость? сочувствие? – и погасла искра понимания. Длинные ресницы опустились, веки дрогнули, закрывая янтарные глаза. Внутри Майлза что-то оборвалось – и он подался вперед, обхватив двумя руками крепкое тело Тауры, страстно, как в последний раз (почему же «как»?), целуя ее в губы, приоткрывшиеся навстречу. Ее ладони скользнули под ворот адмиральского мундира, аккуратно – с виду и не казалось, что громадная Таура способна с такой ювелирной легкостью совершать действия, для которых явно не была рождена – расстегивая пуговицу за пуговицей, не прерывая поцелуя. Обруч тепла сомкнулся на теле Майлза, когда руки Тауры легли на пояс его брюк, и он благодарно коснулся пальцами трепещущей груди сержанта - прикосновение сорвало с губ Тауры тихий стон. Снова стала незаметной разница в росте, снова полетела на пол одежда, и с самозабвенным восторгом – как всегда – оба ринулись в пучину наслаждения, желая одного: забыться.

Через час они лежали на холодном полу, так и не удосужившись добраться до кровати. Раньше им мешало желание, теперь – усталость. Из-под полузакрытых век Майлз умиротворенно окинул взглядом живое, теплое тело Тауры и прижался к ней сильней, но та, вздрогнув от холода, приподнялась на локте и, разжав руки Нейсмита, осторожно поднялась на ноги.

- В чем де..? – начал было Майлз, глядя, как сержант облачается в бело-серую униформу, так же тщательно, как обычно – и вдруг вспомнил. Как он объявил, что распускает дендарийцев. Как началась долгая агония адмирала Нейсмита длиной в сутки. Как Таура пришла к нему и как он объяснял ей все, объяснял – чтобы так и не объяснить. А он и не думал, что может забыть эту боль хоть на мгновение. Оказалось – может, и еще как! И с каким удовольствием!

А может быть, не отпускать от себя Тауру? Снова обнять ее – и быть с ней, просто быть с ней до самой смерти?

Но смерть Нейсмита наступит уже завтра. Какой смысл убегать от нее, даже когда так хочется?

- Ты придешь еще? – спросил он, поднимаясь на ноги вслед за Таурой и только сейчас ощущая, как холодно в его каюте. У этой девушки действительно бешеный обмен веществ, раз ее тепла так надолго хватило на двоих.

- А нужно? – полуобреченно отозвалась она.

- Да! … то есть… - Майлз задумался, – не знаю. Мне ведь еще нужно выслушать остальных. Кстати, что с Элли? Когда она приходила ко мне, она была…

- Понимаю, - Уже полностью одетая Таура кивнула. – Она в лазарете, и с ней все будет в порядке. Мне кажется, она держится молодцом.

«Не то что я», - хотел было добавить Майлз, но сдержался.

- Если останется время после разговора с Элен и Белом, я зайду к тебе, - не терпящим возражений нейсмитовским тоном закончил он. Таура обернулась на пороге и небрежно вскинула руку, отдавая честь. От этой небрежности наедине у Майлза каждый раз щемило сердце.

Когда она ушла, ее улыбка все еще стояла у него перед глазами. И каюта оказалась такой огромной, если остаться в ней одному. Маленькому, потерянному, никому не нужному, загнанному в угол адмиралу Нейсмиту. «Вам меня еще не жалко?» - истерично рассмеялся он, глядя куда-то в стену, и махнул рукой. Все потеряно. Переживать и что-то менять надо было раньше. Теперь – доживай свои последние сутки, адмирал. Без слез и лирики. Доживай, как знаешь.

***

Время тянулось, как секунда между тем, как, глядя в дуло плазмотрона, слышишь его выстрел, и тем, как все расплывается перед глазами. Сколько его уже прошло? Полчаса? Час? Больше? Кажется, становилось холодней; Элен рефлекторно поежилась, не пытаясь сфокусировать взгляд на чем-то одном. Все это время она думала над одним и тем же вопросом: что она скажет Майлзу, когда подойдет ее очередь?

И в самом деле, что сказать? А может быть, сформулировать вопрос иначе: что он хочет от нее услышать? Конкретного плана действий, который сейчас был так нужен всем, у нее нет и не было. Да ведь ей он и не нужен. Он нужен всем остальным. Всем, кроме нее – гордым дендарийцам, готовым нести свое имя без смысла еще неопределенный срок, дай только зацепку. Пожалуй, и жаль немного, что этой зацепки нет, но… всему свое время. И адмиралу Нейсмиту, и лорду Форкосигану, и войне, и миру в ее собственной жизни. Может быть, объяснить ему, что теперь и она, и Баз смогут наконец стать просто счастливыми – без вечных столкновений, рапортов, неполадок, нервов и крови? И поблагодарить его? Ерунда. Он рассмеется в лицо: он сам глубоко несчастен. Или – что вероятнее – прочувствованно пожелает удачи и отвернется к иллюминатору, чтобы только она, Элен, не видела следов его минутной слабости. И опять эта стена между ними. С самого начала она не хотела, чтобы так было – еще когда оставалась надежда на такую же крепкую дружбу, какая была вначале. Только и в этом их желания не совпадали: то, чего хотела она, не было нужно ему. Что было причиной тому, что Майлз продолжал задумываться о возможности любви? Обделенность? Едва ли: Майлза никогда бы не сломила подобная мелочь. Или… сломила бы? Она-то была единственной, кто помнил его еще обычным человеком. С тех пор, став адмиралом Нейсмитом, он научил ее уважать себя гораздо сильнее, чем раньше. И, может быть, даже научил бояться себя, тем самым сделав любовь невозможной.

Все барраярское было ей чуждо. Холодная, жестокая планета, омытая кровью, была ненавистна Элен, и ни одна нога ее, будь на то ее воля, не ступила бы больше на ту знакомую землю. А Майлз – изменившийся неуловимо и кардинально, но для нее все тот же, каким был в свои семнадцать – нес в себе искру всепожирающего пламени Барраяра, с которым Элен так стремилась порвать все связи. Все. Все до одной. До этой, одной, последней…пугающей. Если бы в Майлзе не было этого, но было все остальное – его неутомимость, находчивость, острый ум и искрометный юмор, и сотни, если не тысячи, положительных и отрицательных сторон вдобавок – все могло бы быть иначе. Впрочем, дорожить прошлым Элен не разучилась, и дружба, крепкая и долгая, выжила, будучи вынесенной на руках из пламени. Пламени, пожиравшего его сердце все это время. Вот что немного пугает в Майлзе на первый взгляд: весь он – как факел. Горящий ярко, разлетающийся искрами на сотни световых лет и обреченный однажды погаснуть. Слишком обжигающий. Слепящий. Опасный.

«О чем я только думаю?» - нервно спросила сама себя Элен, хотя ответ буквально сразу же пришел на ум. Обо всем, кроме того, о чем действительно не мешало бы подумать. Что сказать ему? Чем успокоить Майлза?

Или ей уже пора задаваться вопросом «о чем говорить с Майлзом»? В сущности, Элен не винила себя в том, что ее разговоры с ним сменились разговорами с адмиралом, по содержательности такими же, как беседы Нейсмита с тем же Торном, по одной простой причине: она над этим не задумывалась. Ей было просто спокойней – так. Кратко – да, но зато не переходя на личные темы, не приближаясь плотней, чем следует. Далеко – нет, пока цели сближают, расстояний не чувствуется. На время службы во флоте между ними двумя открылся туннель высоких скоростей, решений, операций, приказов и их исполнений, по которому поступали в оба конца ценные советы и бесценные сведения. И не было времени, да и желания не было понимать, что реальное расстояние между ними измеряется даже не километрами. Желания нет и теперь – у нее. У Майлза – да, оно было, и пусть это не меняло его нисколько, но кто, если не она, его давний друг, угадает тоску в глазах? Впрочем, и эта тоска ничего не меняла, на этот раз – для обоих сразу. Но теперь, когда туннель закрыт, сколько будут лететь ее слова до его сердца, если она ошибется с направлением?

У нас общая память, вспомнила Элен. Общее прошлое, сблизившее нас на планете, где оба чувствовали себя гораздо неувереннее, чем в космосе. Быть может, воззвать к нему? Вспомнить, воскресить ту обстановку… да что толку? Отношения не воскресишь. Майлз догадался спрятать их в криокамере – едва ли надеясь на оживление, и все же… Она – нет. Она позволила разгореться на полную всему остальному – новому, неожиданному… дендарийскому, разрешила себе полюбить, разрешила себе мечтать. Места для криокамеры прошлого, которую пришлось бы тяжелым грузом таскать за собой, она не оставила. Хотя Майлза Форкосигана помнила прекрасно. Да, это и вышел бы разговор с Майлзом Форкосиганом, начни она его по входе в его каюту. Но что она может сказать Майлзу еще-не-Форкосигану-но-уже-не-Нейсмиту?

А что говорят на похоронах?

Нелепая мысль, одернула себя Элен. Может, сказать ему, что она в него верит, что у него все получится, каким бы путем он ни пошел? С другой стороны, зачем тратить время на слова? Он и сам об этом знает. Попробовать объяснить плюсы форкосиганского бытия? Он объяснил бы их ей гораздо лучше. Так, может, и потребовать от него этих объяснений? И еще раз навести тем самым на больную тему поражения, которым не по его вине завершилась череда побед Нейсмита? Глупо. Не поможет.

И все-таки что говорят на похоронах?

Интересно, это талант Майлза – делать людей рядом с собой неожиданно непохожими на самих себя, или ее собственная реакция на события? Давно принятие решений не заставляло ее метаться, долго размышляя, взвешивая, прикидывая, предполагая. Война научила ее рубить сплеча – и не промахиваться. Говорить в глаза – и безошибочно попадать в душу. И даже эта ситуация не заставит ее изменить стратегию. Прямо и честно. Возможно, даже не думая. Как Элли Куин… нет, все же как Элен Ботари-Джезек. Разница есть. В отличие от Куин, у нее самой две половины: тяжеловесное барраярское «Ботари» - фамильное клеймо, неподъемная цепь, сковывающая движения – и легкое космополитичное, аполитичное даже «Джезек». Кому, как не ей, сказать Майлзу Форкосигану-Нейсмиту (тоже две половины), не размышляя о последствиях, все, что она думает об этом?

Решено.

Элен поднялась на ноги и вышла за дверь – молча, не беспокоя затянутого в свои размышления Торна без лишних поводов. Коридор мелькнул перед глазами – фактическая длина туннеля от нее до Майлза: два поворота, первая дверь. Не концентрируясь больше на ненужном, она уверенно постучала по панели чуть выше идентификатора – высокая, стройная, готовая на любой разговор.

И застыла на месте, когда бесшумно сдвинулась в сторону тяжелая дверь. С лица шагнувшего вперед Майлза на нее смотрели глаза обреченного самоубийцы. «Узник, обреченный на свободу» - мимолетно проскользнула мысль, и, словно уловив ее движение в глазах Элен, Майлз Форкосиган-Нейсмит тяжело вздохнул.

- Понимаешь? – только и сказал он. И Элен Ботари, не тратясь на улыбки и шаги – что толку мерить шагами бесконечность космоса? – ответила только:

- Понимаю.

Вот и все.

Все.

***

«Еще один разговор», - мысленно сделал себе пометку Майлз. Следовало предположить с самого начала, что сложным будет не только жизнь внизу, в пространстве ограниченной планеты, жизнь с необъятными воспоминаниями наедине – но и прощание с плотью этих воспоминаний. С этими людьми, близкими, сложными… черт! Сентиментальность захлестывала с головой, что было само по себе непонятно и непривычно. Ему, заложившему в основу каждого своего поступка долг адмирала, отказавшегося от любви на войне, вынужденному стоять всегда не на одном уровне со своими старшими офицерами, не на том, на котором можно запросто разговаривать о наболевшем, а чуть выше – внезапно захотелось тепла. Накрыть праздничный стол, созвать дендарийцев, пока он еще – один из них. Выпить вина, поговорить. Увидеть, как напряжение на их лицах спадает, когда поднимаются не извечные темы кампаний и операций, а что-то близкое к душе каждого, душе, слишком долго прятавшейся под скафандром где-то в груди, но не от врагов, а от друзей. Друзья? Какое опять же сентиментальное слово… Не нужно осознавать его до последней буквы, когда эта дружба есть, чтобы не появилось налета искусственности, это Майлз понимал. Но, похоже, сейчас он был настолько вымотанным, что даже это не коробило. Оставались еще силы вяло удивляться своим мыслям, и еще… И все, пожалуй.

Он не заметил, когда именно на пороге возник Бел. Уйти в тени собственных надежд оказалось так просто, а возвращаться к реальности и ее призывам «сам нагородил – сам и расхлебывай» - значительно сложнее. Только когда Торн встревоженно коснулся тонкими пальцами его плеча, Майлз вздрогнул и собрался. Сжался? Сфокусировался? Одно из двух, только одно. И – на удивление – второе, не первое.

- Все в порядке, - привычно дистанцировался он. Торн отступил, и его рука, только что лежавшая на плече Майлза, напряглась, падая вниз, занимая привычное ей положение “стойка «смирно»”. В доведенном до автоматизма жесте отстранения давно не было ни боли, ни тоски по несбывшемуся, ни тяжести. Майлз согласно кивнул, отметив это, и поднял на Бела глаза, жестом указывая на кресло напротив своего.

И нервно сглотнул.

Если бы Торн не был единственным гермафродитом на корабле, если бы корабль не висел в вакууме, стыковочные шлюзы не были закрыты, а люки задраены, Нейсмит решил бы, что какой-то другой представитель этой бетанской расы третьего пола проник в его каюту. Бел был достаточно молод для того, чтобы говорить о нем «все еще впереди». Существо, опустившееся в кресло напротив адмирала, было значительно старше – лет на пятнадцать-двадцать, не меньше. В потухших глазах явственно читалось «все позади». Знакомая выправка, уверенность, сквозившая в каждом шаге, сменилась подневольным, словно вынужденным, перемещением в пространстве. Сцепив пальцы в замок и опершись о стол локтями, в глаза Нейсмиту смотрел его кошмар, который словно специально не приходил к нему во сне, чтобы явиться наяву – человек, потерявший себя по его, Нейсмита, приказу.

«Не верю!» - мысленно завопил Майлз. Мысли его рванулись в поисках выхода, все в разных направлениях. Это не могло, просто не могло быть так. В это не просто не верилось – это не поддавалось никаким правилам игры. Кто изменил правила за него, если адмирал флота – все еще он? Он не отдавал приказа общей безнадеги. Он собирался собрать всех вечером, чтобы согреться и поднять настроение каждому перед расставанием – долгим, возможно, вечным, да, пусть так, но носить бело-серый траур по живому? Отставить, Торн, немедленно отставить! Не видишь, я говорю тебе это, я приказываю тебе!

Не видишь… Как быстро уходят силы ловящих ветер, когда наступает полный штиль…

-Господи, Бел! Что с тобой? – непроизвольно шагнув через черту между «вы» и «ты», Майлз накрыл руки Бела своей ладонью. «Накрыл» - было громко сказано: ладонь Майлза едва прикрывала пальцы гермафродита.

Бел опустил голову. Минуту спустя – вскинул снова, и пустота в глазах оказалась костровищем, на котором должен был вспыхнуть мрачный пожар. Неотвратимый, неизбежный… Нейсмит убрал руку. Собственное несчастье порой так мешает разбираться в людях.

- Я не понимаю… - хрипло, с шепота, но с угрожающим нарастанием начал Бел, и Майлз вдруг ощутил, что готовящаяся излиться наружу фраза Бела ударяет его под дых с первых же слов. Что за этим последует? «Я не понимаю, почему вам отказала ваша решимость, ваша находчивость»? «Я не понимаю, чего вы боитесь»? «Я не понимаю, зачем тогда было все это начинать»? Сейчас он укажет мне на мои ошибки – и будет прав. Как обычно, точен и прям, стреляя без промаха в самое больное место. Не дослушивая, Нейсмит перебил:

- Это я не понимаю, о чем здесь переживать. Тебя никто не хоронит, меня пока что тоже. Все живы и до поры довольны этим. Здесь не из-за чего страдать, можно только планировать и предупреждать. Хотя, на мой взгляд, и этого уже нельзя.

«Черт, опять я подставляюсь под удар!» Майлз сжался, осознавая одновременно и жестокость собственных слов, и правоту Бела, если тот вновь рискнет указать на слабости Нейсмита. Торн расцепил руки и вздохнул:

- На мой взгляд, тоже. Если бы что-то можно было придумать… - он замолчал, но Майлз угадал продолжение «то вы бы придумали это». И покачал головой. Все еще веришь в меня, Бел. Напрасно.

- Но… - глаза гермафродита снова вспыхнули. Снова удар. Снова в цель. И снова Нейсмит остановил поток слов:

- Но – что? Мне следовало подумать, как забрать вас всех с собой на Барраяр, чтобы не было необходимости расставаться? Или, может быть, мне следовало бросить все и переметнуться неизвестно на чью – да на любую! – сторону, лишь бы остаться во флоте? Переименовать Флот Дендарии во флот имени какого-нибудь комаррского купола? Джексонианского Дома? Любого, у кого остались деньги на оплату авантюрных идей и желание рисковать? Оставаться ячейкой на самом верху иерархии, вместо того чтобы занимать свое место живого человека? – «Что я говорю? Какая разница дендарийцам, останется у них половина меня или я целиком? Им нужен Нейсмит. Ему – в особенности».

- Нет. – Огонь в глазах Бела погас. Сейчас было видно, что он и не ждал другого ответа.

- Отлично, капитан Торн, - язвительно процедил Майлз, издеваясь скорее над собой. – Значит, мы пришли к компромиссу, подтверждающему распад?

- Мы пришли к нему еще на общем собрании, - кивнул Торн, отводя взгляд. Майлз почувствовал себя выжатым вдвойне. Только что он бросился что-то доказывать, выложив свою душу на стол прямо перед Белом – и все для того, чтобы выяснить, что все уже решено? Так ведь он знал, что все решено. Еще ступив впервые на борт своего собственного корабля, он уже все решил. И не о чем было говорить сейчас с сидящим напротив него полусмирившимся, но все еще бунтующим против чего-то бетанцем.

- Тогда что за «но»? – поднял бровь Майлз. Бел протянул руку через стол, сжав холодные пальцы Нейсмита в сердечном рукопожатии.

- Но… мне жаль. – просто сказал он. И уверенно подался вперед, поднимаясь на ноги и опираясь о стол рукой.

- И у меня есть предложение, - выпрямившись, договорил бетанец. Совсем так же, как будто готовился доложить о своей части операции на общем собрании по ее завершении.

Сердце Майлза едва не выпрыгнуло из груди. Вскочив на ноги вслед за Белом, он выпалил:

- Что же ты молчал на собрании? - Идея пришла мне потом, - пожал плечами Торн и, прищурившись, добавил: - Кроме того, она не касается всех дендарийцев. Только нас с вами.

Вот так-то. Майлз медленно опустился в кресло. Действительно, чего он мог ожидать, если в безвыходной на его собственный взгляд и на взгляд тех, кому он доверяет, ситуации появляется кто-то и сообщает, что выход есть? Будь то под перекрестным огнем врага, он бы бросился в указанную сторону не глядя и забыв уточнить ширину выхода, длину пути и число охранников с оружием возле него. Но сейчас ситуация другая. И тем не менее сознание уже успело услужливо нарисовать Нейсмиту картину разрешения проблемы, мешающей ему оставаться с дендарийцами… точнее, того, что было бы после разрешения. А оказалось, что выход Торна – это лазейка на двоих, в которую не выскользнет больше никто. И скорее всего Бел, сам того не зная, указывает ему на дверь в комнату-тупик. Не на такую тесную и скудную, какой стала бы его жизнь, женись он на какой-нибудь форессе на Барраяре. Нет, эта комната, конечно же, будет каютой с огромными иллюминаторами, всеми удобствами и выбором направления полета. И все же…

- Мы могли бы улететь вместе, - энергично рассуждал Бел, и по его сверкающим глазам было видно, как долго он вынашивал эту идею, прежде чем появилась действительная возможность ее преподнести. – «Ариэль» годится не только для дендарийских миссий, и, оставив на местах всю его команду, мы можем не сомневаться, что будем востребованы. – «Мы. Не «все мы», а только мы», - мысленно констатировал Майлз, и от этой констатации ему сделалось печально. – Если Барраяру не нужен флот, если СБ не согласна больше оплачивать наши услуги – что же до того? Найдем себе занятие в пределах Галактики. По крайней мере это будет свобода. И вы сможете остаться собой. Я помогу вам, - Бел обошел стол и элегантно присел на самый его край, его глаза смотрели прямо на Нейсмита, уже ожидая реакции, - если будет сложно привыкать к новой деятельности. Я могу отвлечь вас, - рука гермафродита вновь легла на плечо Майлза в жесте, не лишенном чувственности, - пока сама работа не начнет отвлекать от переживаний. А пока этот план не утвержден и отвлекать вас больше некому и нечему… - Бел не договорил, наклонившись к Майлзу и нежно коснувшись его губ своими. Не требовательно. Терпеливо.

Еще секунду назад Майлз готовился возражать. В плане Бела было столько прорех на его субъективный взгляд, хотя для полностью беспринципного, или, по крайней мере, по-бетански независимого человека, он мог бы подойти идеально, что молчать, выражая уже этим согласие, казалось кощунством. Улететь с Торном, предавая остальных? Ни капли заманчивости, ни минуты восторга. Только… благодарность. Все-таки Бел – единственный из всех – готов был принять его любым и вместе с тем готов был помочь Нейсмиту. Элен, никогда не забывавшая, что он – лорд Форкосиган, была даже рада окончанию дендарийской эпохи для них всех. Элли, обещавшая адмиралу Нейсмиту поддержку сил флота и в дальнейшем, никогда не интересовалась второй его половиной. А Бел предлагал компромисс без убийства Нейсмита или Форкосигана. Разве что он не знал, сколько стоит честь фора. Но это ему, бетанцу, было вполне простительно. Кроме того он сознательно делал то, что бессознательно получилось у Тауры: помогал забыть. Вот и сейчас, ощутив прикосновение мягких губ к своим, Майлз потерял всякое желание думать о чем-то дальше этого момента и ответил на поцелуй – жадно, горячо, так, как будто ничего больше не имело значение и нечего было больше терять. А, в сущности, так оно и было. Адмиралу Нейсмиту оставались сутки, и кружился пол под ногами, и не имело значения, ускользнет ли сейчас этот пол из-под ног, и какого пола тот(та?), чьи крепкие объятия все еще удерживали в вертикальном положении, чьи пальцы зарывались в густые волосы или умело расстегивали пуговицы мундира… майлзова ли, или своего – тоже без разницы. И останется ли тонкий запах женских духов на простынях кровати в бывшей каюте адмирала, когда самого адмирала здесь уже не будет? Останется ли память о гибком теле, с готовностью выгибающемся навстречу – и будет ли эта память причинять боль? Боль утраты?

Нет. Не будет. Это Майлз мог сказать с уверенностью уже сейчас. Только свежий ветер свободы. Будь что будет. И пусть все будет, как есть.

***

- Уходишь, Бел? – окликнул Майлз с кровати. Торн, накидывавший китель на плечи, грациозно обернулся.

- Я не хотел тебя разбудить, - извиняющимся тоном ответил он и ослепительно улыбнулся, - но дела зовут. Я же все-таки остаюсь капитаном своего корабля, - в голосе бетанца звучала гордость и некая странная тоска одновременно, - а значит, все мои обязанности по-прежнему на мне.

- Действительно, - Майлз кивнул и сел в постели. – Знаешь… спасибо тебе за это. Будь я все еще твоим адмиралом, я бы выделил тебе медаль «За успокоение истеричного Нейсмита». –

Бел усмехнулся.

- Тогда тебе положено сразу две награды: «За взятие Бела Торна» и «За отвагу в постели с гермафродитом», - ответил он.

Майлз засмеялся.

- Это была не самая сложная моя операция. – И внезапно совсем другим тоном, гораздо тише, не то спросил, не то утвердил:

- Ты знал с самого начала, что я не соглашусь на твой план?

- Знал, - Бел кивнул, застегивая последнюю пуговицу. – И даже не надеялся. Скажем так, это был план в плане. Сначала предлагаешь большее, потом запугиваешь собеседника его габаритами и вынуждаешь его довольствоваться меньшим.

- Стало быть, все это, - Нейсмит указал на смятую постель, - было твоей стратегической операцией?

- В некотором роде, - снова кивнул Бел.

Майлз помедлил, ожидая, пока гермафродит облачится в тяжелые ботинки и выпрямится снова, и лишь тогда, глядя ему в глаза, сказал: - Ты мог бы ничего и не планировать с самого начала. Я бы согласился в любом случае.

«Ты просто не знаешь, как чувствуешь себя в последний день жизни».

- Запомню свою ошибку на будущее и, если еще раз представится подобная возможность, постараюсь ее не повторить… - Бел осклабился, поднеся ладонь к виску, отдавая честь, - …адмирал Нейсмит.

И вышел из каюты. Делая последний шаг за порог, он поднял руку к лицу, словно вытирая промокшие глаза. Больно. Им всем больно. Тяжелая дверь задвинулась, и мысль о боли других осталась по ту сторону, в пустом коридоре, по которому ушел Бел. Инстинкт самосохранения от сумасшествия продолжает работать. Блестяще.

Майлз бросил беглый взгляд на часы. Уже утро. Осталось всего несколько часов до начала возвращения на родную планету. Родную для Форкосигана, не для Нейсмита. Хотя что теперь думать об этом? Уже все равно.

Когда он встал, в голове не было ни одной болезненной занозы, напоминавшей о тяжести отлета, о боли расставания. Странно: говорят, в последние моменты жизни все, что было, словно прокручивается перед глазами. Вы жили не так, как другие, адмирал, так вы и умереть решили не по их законам? Похвально, однако хватит оригинальничать. Перед смертью не надышишься. Он иронически усмехнулся, подходя к зеркалу, и протянул руку к стеклу.

- Приятно познакомиться, лорд Форкосиган, - улыбнувшись совсем искренне, сказал он сам себе и коснулся холодного стекла. – Надеюсь, что мы с Вами сойдемся.

Отражение дружески улыбнулось в ответ и, пристально глядя в глаза Майлзу глазами Майлза, терпеливо стояло напротив, ожидая, пока стекло между пальцами потеплеет.

Светлая память, адмирал Нейсмит.

Светлее не бывает.